Игорь Гомольский: Ахра Авидзба о "Дикой дивизии Донбасса", Родине и конце войны

О солдатах и воинах, отношении к пленным, добровольцах из Азии и многом другом изданию "Украина.ру" рассказал командир интернациональной бригады "Пятнашка", полковник, Герой ДНР Ахра Авидзба.

- Ахра Русланович, всегда была интербригада "Пятнашка", а теперь вдруг "Дикая дивизия Донбасса". Почему так?

— Это мы расширились. "Пятнашка" — это один отряд. Чтобы не ограничивать людей, мы создали "Дикую дивизию Донбасса", в которую входят еще и другие отряды.

- Как воспринимается такое название? Все чаще звучат мнения, что подразделения должны быть номерными, а какой-то индивидуальности в войсках не место.

- Потому к нам и приходят люди, а мы потом отводим их в военкоматы и оформляем. Иначе они шли бы в военкоматы, а оттуда – просто в армию. Но люди идут к личностям. К конкретным полевым командирам, конкретным комбатам, ротным и взводным.
Это притом, что у нас людям приходится во многом себя ограничивать, поскольку в каждом именном подразделении есть свои правила. У нас, к примеру, введен сухой закон 24/7 и до самого окончания войны. "У меня день рождения" или другие отговорки тут не проходят. Мы с такими бойцами прощаемся.
Правило есть правило, хотя в некоторых подразделениях это допустимо.

Ахра Авидзба о "Дикой дивизии Донбасса", Родине и конце войны
15:39 24.11.2023
1640
Ахра Авидзба интервью
© Игорь Гомольский
Читать в
Игорь Гомольский
специальный корреспондент издания Украина.ру
Все материалы
О солдатах и воинах, отношении к пленным, добровольцах из Азии и многом другом изданию "Украина.ру" рассказал командир интернациональной бригады "Пятнашка", полковник, Герой ДНР Ахра Авидзба
- Ахра Русланович, всегда была интербригада "Пятнашка", а теперь вдруг "Дикая дивизия Донбасса". Почему так?
— Это мы расширились. "Пятнашка" — это один отряд. Чтобы не ограничивать людей, мы создали "Дикую дивизию Донбасса", в которую входят еще и другие отряды.
- Как воспринимается такое название? Все чаще звучат мнения, что подразделения должны быть номерными, а какой-то индивидуальности в войсках не место.
- Потому к нам и приходят люди, а мы потом отводим их в военкоматы и оформляем. Иначе они шли бы в военкоматы, а оттуда – просто в армию. Но люди идут к личностям. К конкретным полевым командирам, конкретным комбатам, ротным и взводным.
Это притом, что у нас людям приходится во многом себя ограничивать, поскольку в каждом именном подразделении есть свои правила. У нас, к примеру, введен сухой закон 24/7 и до самого окончания войны. "У меня день рождения" или другие отговорки тут не проходят. Мы с такими бойцами прощаемся.
Правило есть правило, хотя в некоторых подразделениях это допустимо.

- Какие еще особенности есть у "Пятнашки"?

- "Пятнашка" принимает идейных. Каждый приходит сюда со своей идеей и своей культурой, которую дает его идентичность. И каждый понимает, что без сильной России его народности будет тяжело или ее не будет совсем, а потому встает в наши ряды.
Все приходят с какими-то убеждениями. Те, кому просто дома скучно было, отваливаются быстро. Чтобы тут быть, внутренний стержень нужен, потому люди к нам приходят осознанно.
Нередко ребята приезжают, чтобы оказать помощь, а потом остаются в подразделении. Так тоже бывает.

- Раньше добровольцы ехали все больше из стран СНГ…

- Почему? Наоборот! С 2014 года у нас соцветие стран Европы и так далее. Просто сейчас, понимая, что Европа пошла на открытую конфронтацию с Россией, мы их немного попридержали. В этом смысле ничего не изменилось. С другой стороны, добавилась Азия.
Мы вот знаем, что Северная Корея поглядывает в сторону Си Цзиньпина, но, когда приезжают из Южной, начинаешь задумываться. А когда из Японии приезжают? У нас один доброволец – потомок самураев. У другого дед камикадзе был, а сам он якудза. Это тоже традиции, которые они почитают и к нам привезли.
А как же население Японии, спрашиваю. Мы через переводчика разговаривали, а он перевел "население" как "государство". "Нет-нет. Это не Япония. Это все американское", - отвечает. Потом уже разобрались и он пояснил, что действительно есть у них такая проблематика, но многие люди там хотят свою полярность в этом мире поменять.

- Мы понимаем, за что сражается Донбасс и за что сражается вся Россия. Насколько иностранцу сложно это понять? Почему они выбирают нашу сторону?

- Да ничего сложного. Куда сложнее для них получить информацию, поскольку там полнейший вакуум. Там это преподносят очень конкретным образом, а узнать правду можно через каких-нибудь блогеров. Вот их чаще смотрят выходцы с постсоветского пространства.
Им интересно. А тому же среднестатистическому европейцу это неинтересно. Он проснулся, общий фон в мире послушал и ушел на работу.
Они такие пчелки, которые ничем больше не интересуются и дальше своего носа не видят. Но те крохи информации, которые все же просачиваются, будоражат людей. Они больше не могут оставаться безучастными, а потому едут и едут к нам.

- Нередко спрашиваем у бойцов, в какой точке они поймут, что мы победили. А как по-вашему?

- Для меня конец войны – это как для пожарного. Если потушил огонь, значит работа закончена. Он ведь понимает, что огонь вновь разгорится, если угли оставить. Если таким углем будет Львов, значит мы будем там. Если таким углем будет Польша или еще дальше, значит там.
Когда мы поймем, что над нашими детьми мирное небо и это не аукнется через пять-десять лет. Через сто-двести – черт с ним. Но сейчас нужно добить.
Много пафосных слов можно говорить и рубаху рвать на груди, но в нашем подразделении все понимают, что сильное государство – залог стабильности в наших семьях, в наших домах, городах. Смешно, когда говорят, что мы слишком агрессивные. Мы чересчур миролюбивыми были. Чересчур.

- С 2014 года утекло много воды. Какой путь с тех пор прошли лично вы и ваше подразделение?

- Нигде маху не дали, ни за одну ситуацию не стыдно. История нашего подразделения написана кровью, и это нас в чем-то ограничивает. Да, мы можем сидеть в заведении, встречать гостей, кушать и пить, но никто не скажет, что мы накрываем банкеты и гудим.
Мы знаем простую истину – мы должны жить за себя и за тех наших товарищей, которые не дожили. Поэтому мы никогда не грустим.
Но выпрыгивать из штанов – не наш удел. Нас тормозят ребята, которые вечно в строю. Мы за то, чтобы все заведения работали, а молодежь росла и знала, что такое веселье. Мы ради этого воюем и погибаем.
Все эти годы мы не только сидели в окопах. Мы создали семьи, у нас тут родились дети, возникли какие-то связи. Мы не только войной занимаемся. Мы пришли помочь этому краю, а потому и спорт, и социалка, и другие моменты.
Но не так, что "я привез батон хлеба в детский дом, сфотографируйте меня скорее". Нет, я так не хочу. Ребята отказались от своего пайка или выделили что-то с зарплат, что-то купили необходимое, отвезли. Тишина.
Отправили спортсменов на Чемпионат мира – выиграли. Мы горды. Некоторые спортсмены хотят быть причастными и поднимают наши знамена. Это приятно. Но рассказывать, что мы что-то сделали – неправильно. Война во всем. Нужно не только освобождать территорию, но и оставлять за собой жизнь.
Яркий пример – фотография 2014 года. Там из воронки от мины в асфальте растет цветок. Вот так после войны все должно расцвести, но если сразу не задать направление, то ничего и не будет.
Вот Абхазия моя, которая до 92 года шла к свободе и независимости, но получила ее и не встала на курс развития. И вот продолжаются политические баталии, а смена власти происходит через переворот. А почему? Потому, что не задумались о курсе. Добыли победу, а что с ней делать, - не знают. А надо просто жить и развиваться.
Здесь, слава Богу, идет иначе. Освободили Мариуполь – починили дороги. Там и до войны, и до 2014 все было в ямах, а теперь гладко. Дома начали строить. Некоторые говорили, что не успеем до зимы и люди замерзнут. Ничего, перезимовали. Все хорошо. В эту зиму еще более подготовленными войдем. И для меня это показатель того, что все у нас в стране будет хорошо.

- Очень мне нравятся ролики, в которых вы общаетесь с пленными. Как это было впервые?

- В первый раз, наверное, это было, когда один из солдат ВСУ перешел на нашу сторону. Мы вывезли его семью. Это была воинская часть под Авдеевкой. Потом он рассказал, кто приезжал, как приезжал, и мы взяли в плен парнишку, который и волонтерил, и стрелял в нашу сторону. Он был с женой. Она говорит: "Ребята, я на блокпостах останавливаюсь, печенье, хлеб и все такое".
Сказал ей тогда, что прикармливать ребят на блокпостах, чтобы внимание усыпить – это не показатель. Даже если с открытым сердцем делала, все равно не показатель. А показатель – что муж ее в нас стрелял. В семье может быть два мнения.
Пообщались мы, посидел он у нас. Дошло до того, что вечером уходил, запирал себя, а утром сам выходил. Просто жил с нами на одной территории, но в чуть худших условиях, чем мы сами.
До этого был Вадька из 25-й аэромобильной бригады, которого мы взяли в плен в Шахтерске. Не буду лукавить, скажу, как есть, потому что, когда видишь бригада, прорыв, злость, в сердцах… Погиб парень. Я этого пленного брату его даю и говорю: "Это твой пленный, на похоронах расстреляешь, но там его товарищи лежат. Пусть он их сперва похоронит".
Он пошел товарищей хоронить, а там жесть. У кого-то лица нет, у кого-то руки, кто-то обгорел сильно. Полная катастрофа. А это, по-моему, 31 июля было. Тело на жаре долго лежать не может, поэтому решили придать земле.
И вот хоронил он своих товарищей, теряя сознание. Возле него дежурили медики, приводили в чувства. А человек, который потерял брата, подошел ко мне и говорит: "Я не могу. Я хочу, чтобы он жил". "Почему?" - спрашиваю. "То, что я сейчас увидел…хуже наказания для него уже не будет. Смерть для него – прощение, а я не хочу за брата прощать. Пусть живет с этим всю жизнь", - отвечает.
И забрали мы Вадьку к себе. Жил у нас на базе и уже получше себя чувствовал. Мы считаем, что человек, который живет у нас, он наш гость. Поэтому относиться к нему плохо смысла не видим. Пленный или не пленный. Если ты его терпеть не можешь, то не приводи в свой дом. Поэтому отношение у нас к нему было другое.
Я понимаю, что может в наших руках он кроткая овечка, а там будет другим, но мне плевать, каким будет он. Он увидел наше воспитание. И мы решили, что не будем жестокостью людей пугать. Наши штурмы, наши действия показали противнику, что с нами нужно считаться, что мы достойный соперник. Нам этого достаточно.
Мы не хотим, чтобы нас считали какими-то зверями. Мы били во все информационные колокола, объясняя, что мы гражданские, которые вынуждены были взять оружие в руки. Никак иначе мы себя не позиционируем.
Многие обижаются, когда я говорю, что не солдат, а воин. Думают, что в этом есть какое-то пренебрежение, но нет. Я жизнь потратил, чтобы просто быть полезным своей стране. Занимался общественной деятельностью, но не служил, не пошел в кадетское училище, не носил форму. Только на охоту.
Человек, который выбрал себе такую работу – солдат. Он пошел служить Родине. А я пришел, когда пришла война. Только в этот момент взял в руки оружие и считаю, что каждый, кто считает себя мужчиной, должен поступить именно так.
Мы все учили историю и знаем, что так было почти во всех поколениях, а если бы не было, то не было бы и нашей страны. Поэтому я пришел сюда, не задумываясь. И вот я считаю, что путь воина – это когда защищаешь страну не потому, что это твоя работа, а потому, что так на душе у тебя. Так у тебя в голове. Ты не отрываешь себя от Родины и не считаешь, что Родина там, где ты живешь. Родина там, где говорят на твоем языке. На том языке, на котором ты мыслишь. Наша Родина – это Россия.
Малые родины, вторые родины… Многие говорят, что Отечество там, где родился отец. Мой отец родился в Советском Союзе. Многие строят из себя знатоков, и мы даже можем потягаться в красноречии, но давайте смотреть на смысл, который несут слова. Поэтому мы были и будем русскими воинами.

- Мы знаем, что помимо иностранцев, в ваши ряды влились и ребята из ЧВК "Вагнер". Как прошла интеграция?

- У нас вообще никакой интеграции с ними не было, поскольку половина наших ребят, которые в 2014 стояли вместе с нами, тоже ездили в Сирию, когда здесь было небольшое затишье и началось становление армии. Эти ребята именно воины и не могут под это подстроиться, поэтому самым оптимальным для них был "Вагнер".
Они пошли в ЧВК "Вагнер", набрались опыта и немало сделали для нашей страны. Мы их знали и когда они воевали в Соледаре, в Артемовске, помогали чем могли. Когда случилось так, что контракт закончился, нет штата или не призывали их… Я не знаю, я им эти неудобные вопросы не задаю, - они пришли к нам.
Мы их не стесняемся. Их отряд называется "Музыканты". А название взяли для того, чтобы люди понимали, кто это, и не думали, что мы претендуем на их славу. У нас хватает своей. Пусть за нас дела говорят.
Враг у нас общий и, если ребята хотят добивать его в наших рядах – ради Бога. Принцип у нас тот же, что у них – не пить, не употреблять. Единственное – рамки, быть может, у них были пожестче и подход другой.
Мы-то берем даже возрастных, у нас нет жестких ограничений по физике, какие есть в "Вагнере". Они же все штурмовики, а у нас все-таки добровольческий отряд. На ранг мы по штурмам все-таки ниже, а они брали ребят, мотивированных ходить в накаты. Чтобы не возникло этого вот резонанса, мы держим их одним отрядом.

- Рано или поздно война закончится, и мы будем жить рядом с людьми, которые против нас воевали. Тогда возникнет вопрос примирения. Трудно будет найти общий язык? Трудно ли им будет заслужить прощение?

- Слушай, им жить с этим всю жизнь. Мне-то что? Я иду за свою страну, я иду за ее конфессиональную принадлежность – православие. Они тоже всегда были в православии, они были частью нашей общей истории, но сегодня отрицают собственных дедов, их заслуги, отрекаются от своих корней. Но дерево без корней – это бревно, из которого делают мебель. И мы делаем, потому что других вариантов нет.
Зачем из-за этого заморачиваться? Наша страна пережила гражданскую войну. Думаешь, все белогвардейцы уехали во Францию или еще куда? А в годы Великой Отечественной кто нам помогал? Те же белогвардейцы, которые жили в Европе. Они создавали подполье, они двигались к общей победе.
Я к этому проще отношусь. У меня нет к ним злобы. Знаешь, момент был – погиб мой земляк. Пришли вспомогательные силы и по незнанию били тяжелым в то место, где лежало тело нашего бойца, которое мы никак не могли вытащить. И я думал, что не смогу привезти его тело домой.
А потом увидел с беспилотника, что они его оттянули. Может просто на дороге лежал. Это неважно. Важно то, что мы смогли забрать его тело. И я решил, что если попадется мне человек, который это сделал, то отпущу его безо всяких условий, потому что он дал мне оплакать моего земляка, моего брата.
Если командир подразделения варит пленным кофе, то и все остальные живут той же философией. Сильному не нужно что-то доказывать и показывать. Это всегда внутри.
А человеку, который однажды поймет, против чего он пошел, придется с этим жить. Но такие люди обычно воспитывают хороших детей, потому что знают, в какую степь их несло. Поэтому они воспитают достойных граждан нашей страны. Мы ведь воюем вопреки, если честно.

Игорь Гомольский