Андрей Морозов: Два мира

"Пиши книгу" - говорят все. Но мне пока некогда. Иногда случается что-то более-менее похожее на рассказ, я допиливаю по ночам это что-то до состояния удобочитаемости и кладу в отдельную папочку, своему лит.редактору. Да, у меня уже двадцать с лишним лет есть мой литературный редактор. И почти литературный агент.

Вот вам рассказ из этой папочки.

Два мира

Рассказ.

В мире первом 12 сентября 2021 года в городе Кировске (ЛНР) на улице Борисова, примерно в обед, пьяный мажор 1996 года рождения наматывает свою BMW 525 на бетонный фонарный столб. “Бэху”, видимо, сваренную оборотистыми махинаторами на продажу из двух аварийных, разрывает пополам, пассажир, тоже пьяный, уезжает в реанимацию, а водителя, отделавшегося ушибами, уже через пару дней видят в городе на другой машине. В самом деле, не пешком же ходить сыну уважаемого человека?

В мире втором пасмурным осенним днём заместитель комбата, плотный мужик возрастом уже за сорок пять в бронике и каске, нащупав опору для ног на крутости траншеи, рывком заскакивает на бруствер. Позывной замкомбата мало кто знает. Все уважительно зовут по имени-отчеству. А позывной у него “Озорник”.


- Давай аппарат! – шепчет он, оборачиваясь назад, и я вкладываю “зеркалку” в протянутую ладонь.
Он включает, проверяет настройки и переходит к самому решительному моменту нарушения всех многократно спущенных сверху правил и требований безопасности. Поднимается на бруствере в рост, на том расстоянии от противника, с которого любой школьник, сиди он не за партой, а во вражеских окопах, срезал бы его из пулемёта “на раз-два”. И, стоя так порядка минуты, очень долгой напряженной минуты, он медленно обводит аппаратом окрестности слева направо.

“Шшых-шшых-шшых-шшых…” – слышатся частые сработки “зеркалки” в режиме панорамной съемки.

“Озорник” не просто так нарушает все мыслимые “правила поведения на ЛБС”, придуманные в больших штабах. Делает он это, исполняя приказ тех же самых штабов. “Анонимным военачальникам” из России нельзя самим ездить по позициям, так что картину мира им составляет он. И, разумеется, начальник штаба батальона, днями и ночами верстающий потом эти фотопанорамы, накладывающий пояснительные надписи, печатающий и склеивающий всё это в бесконечные бумажные рулоны. Иногда начальник штаба недоволен качеством фотографий, и приходится в тот же день, уже отлазав один раз всю программу, ехать лазать её заново полностью или частично. Так что не торопимся. В любую секунду пуля вражеского снайпера может сбросить его обратно в окоп, но “Озорник” медленно, без дрожи, дёрганий и рывков ведёт из стороны в сторону объективом. На всякий случай – ещё раз.

“Шшых-шшых-шшых-шшых…”

Пока он снимает, я достаю ещё одну камеру, маленький компактный чёрный кубик, и фотографирую его несколько раз сзади, пока он не видит. Отдельно снимаю крупным планом его ботинки. Надо отправить фотоотчёт отнюдь не богатому и никому не известному простому человеку из Москвы, который уже несколько лет помогает фронту небольшими посылками. Не будь его – замкомбата лазал бы по окопам в старых стоптанных казённых берцах, потому что на новые денег у него нет. А так более-менее сносная конструкция хороших фирменных ботинок хоть как-то компенсирует износ и повреждения опорно-двигательного аппарата их носителя, случившиеся за семь лет войны.

- Держи!

Я принимаю фотоаппарат, и через секунду сам замкомбата тоже в окопе. Забирает фотик, аккуратно убирает в футляр, висящий поверх броника, и мы двигаемся бесконечными траншеями в обратный путь. В тыл, к припрятанной в складках местности машине.

“Озорник”, сопровождаемый старшим позиции, удивительно бритым сержантом с закинутым за спину автоматом, традиционно вырывается вперёд. Даже после двух тяжёлых ранений и клинической смерти, он, облачившись в каску и броник, всё равно гораздо проворнее меня. Я топаю следом, шурша снаряжением по стенкам траншей и утыкаясь каской в бревна перекрытий. Неудачно поправляю флисовую балаклаву, работающую подшлемником, и из-под неё на лицо потоком течёт пот, собравшийся за последние полчаса-час. Секунд пять стою и матерюсь сквозь зубы. Сильно жжёт глаза, и “просто протереть” не помогает. Уж больно много рассола накопилось.
- Нарядился ты, Андрюха… прямо разрушитель траншей!
- Не разрушитель, а всего лишь расширитель!

Пока я утираюсь, замкомбата, заруливая во все закутки окопов, наговаривает сержанту замечания по оборудованию огневых точек и НП. Нещадно отчитывает за мокрые пятна и запах мочи в двух местах.
“Ну что вы как свиньи?”

Догоняю их, прощаемся с сержантом, и дальше одни, два боевых Винни-Пуха, ещё долго топаем за ближайший пологий холм, где местность уже не просматривается с позиций врага.

Это вторая точка за сегодня, так что дыхалка у меня, с непривычки подохреневшая, когда петляли оврагами на первую точку, уже пришла в себя, и я не отстаю слишком сильно. С одной стороны, в моем детстве и юности не было советской спортшколы, где за неуспеваемость по остальным предметам наказывали дополнительным ФИЗО. А у “Озорника” была. С другой стороны мои потроха, вываленные на операционный стол, хирургам пока что не приходилось собирать обратно, навешивая снаружи имплант, чтобы не выпали. А вот у замкомбата такой эпизод был.

“Уже думал что умер. Думал, вот умираю сейчас, а родиться бы заново толстым рыжим котом где-нибудь в Новой Зеландии”.

Скидываем каски и броники, грузимся в “Ниву”, едем на следующую точку.
Топ-топ-топ-топ.
“Давай!....”
“Шшых-шшых-шшых-шшых…”
“Шшых-шшых-шшых-шшых…”
“Держи!...”
“Кто мне говорил, что вы здесь уже всё откопали? Ротный ваш докладывал, что всё готово! Я как говорил сделать!? А вы как сделали!?”
Топ-топ-топ-топ.

Конечно же, это не разовая акция. “Озорник” должен проделывать этот ритуал регулярно. Накопали сами новый НП – фотопанорама. Противник что-то новое накопал – где это на фотопанораме? Ну и, разумеется, проверка состояния всего и вся. Оружие, БК, журналы наблюдения. А в этот раз ещё и наличие ящиков для хлеба. Разумеется, с заламинированной табличкой “Хлеб” на каждом.

Красный фон. Жёлтые буквы. Белый кант. Только так, иначе никак. Иначе проиграем войну.

На улице не жарко, но когда я скидываю броник, вернувшись с последней позиции, китель под ним хоть выжимай. И забытая в нагрудном кармане кителя бумажка расплывается в руках, как письмо капитана Гранта, извлечённое из бутылки лордом Гленарваном. Замкомбата, тоже разоблачающийся возле “Нивы”, аккуратно припрятанной в развалинах безлюдного прифронтового посёлка, не подаёт никаких признаков усталости. Просто когда доедем до общежития в Кировске и попьем чаю, он, прежде чем снова двинуться на штаб, скажет “Пойду полежу полчасика”, и уйдёт к себе в комнату. И просто полежит там, сбросив ботинки. Без стонов и жалоб.

По дороге в Кировск мы, обсуждая текучку, неизбежно переходим на военные байки из личной практики, и я внимательно слушаю его рассказы о семи годах службы на фронте. О том, какими они, ополченцы, летом 2014-го были “помойными котами”, как вооружались трофеями и одевались во что попало из разбитых домов. Как творили невообразимое и выживали в немыслимых передрягах. Как переплывали Северский Донец на надувных матрасах, перевозя с собой легкий 82-мм горный миномёт с боекомплектом, чтобы там, за рекой, отработать из него по двум соседним гарнизонам укропов и послушать, как те, решив, что их обстреливают свои же соседи, начнут активно воевать между собой.

Как тупили, как путали своих и чужих, то сами чуть не убивали кого-то из соседей, то прятались от соседского “friendly fire”.

Как глумили всевозможные “спецназы”, увешанные оружием, терявшие магазины и пистолеты из разгрузок.

Как, когда пришёл приказ идти на Дебаль, приспособленцы, пристроившиеся офицерами по знакомству, дрожащими руками писали рапорта на увольнение в той же комнате, в которой “Озорник” и остальные простые солдаты набивали ленты и проверяли железо.

Как под Дебалью, воюя без точных карт, перепутали бензозаправки и заняли не ту, которую надо было, а следующую.

Как на Желобке оголодали и полезли по подвалам брошенных домов в поисках консервов. Так увлеклись поисками (есть-то хочется!), что сами не заметили, как оказались через стенку от укров, которые паковали для отправке родне почтой честно намародёренную стиральную машину. Хозяйственных ребяток с западэнщины оказалось сильно больше, их пришлось закидывать гранатами и тикать. И ему, знатному боевому Винни-Пуху, вместо скачков через стены и заборы, пришлось проходить их насквозь в наиболее ветхих местах. Обошлось.

Он рассказывает, как всю войну он и его люди обмундировывались и оснащались “с противника”, трофеями, захваченными во время боевых операций. Как продавали на интернет-барахолках модникам дорогие “обскоровские” шлемы взятые в бою, чтобы купить на тех же барахолках что-то попроще.

Со смехом рассказывает, как во время одного “траншейного рейда” они пропустили нишу в окопе, из которой выскочил укроп и с размаху рубанул его по каске мачетой. Сделал он это с перепугу тупой стороной, так что кевларовую каску, конечно, списали, но голова осталась невредимой. “Этим мачете у меня жена щепу колет на растопку”.

Разговор наш непременно съезжает на самую актуальную для замкомбата бытовую тему – официальное оформление инвалидности. Да, по медицинским показаниям этот бодрый дядька уже инвалид. И он пытается оформить себе полноценную военную инвалидность, утопая в бесконечных бумажках и тыловой канцелярской казуистике.
Инвалиды на службе здесь давно уже никого не удивляют. Чаще всего инвалиды одноногие, с оторванными ПМНками голеностопом. В день денежного довольствия пёстрая зелёная толпа у штаба безмолвно расступается перед очередным бойцом с тростью или на костылях, которого привезли за деньгами. Не все они сидят вечными дежурными, есть и сумасшедшие люди, скачущие на протезах по полям вроде сапёра с позывным “Хрон”, который за три года таких скачек износил первоклассный металлический протез, так что пришлось делать новый.

Или разведчик “Санта”, потерявший свой первый протез на мине. Живой ногой он наступил на ПМНку в мае 2019-го. Через несколько месяцев встал на протез, освоился с ним и продолжил водить группы в разведку. Весной 2020-го прозевали новую откопанную украми точку, с которой те засекли группу, и пришлось бежать-прятаться в станционном домике тогда ещё ничейной Сифонки. А укропы лупили по домику из АГСов, рассчитывая, что хотя бы один-два ВОГа залетят внутрь через окно. И залетело. Вернулись все живые, но утыканные противными мелкими осколками.

Второй раз “Санта” подорвался под конец лета 2020-го, снова на ПМНке, наступив на неё уже протезом. “Протез улетел выше деревьев”. Самый большой обломок, искусственную ступню с оторванной взрывом пяткой, нашли спустя пару месяцев, когда довели до этого места траншею. В этот раз осколком протеза “Санте” вырвало кусок мяса здоровой ноге, но он всё равно встал на новый протез через три месяца. Разумеется, деньги на этот протез, полноценный современный протез, позволяющий ходить и даже немного бегать, ему собирали всем миром. Он и сам залез по уши в долги, но в результате всё-таки встал на ноги, чтобы в начале февраля 2021-го попасть под бомбы укровских квадриков и чуть не погибнуть ещё раз. Повезло – оказавшийся рядом ротный умел оказывать первую помощь и, даже будучи легко ранен сам, грамотно перетянул “Санте” жгутом бедренную артерию, перебитую осколком маленькой самодельной авиабомбы. И наименее израненый боец, медленно заливая кровью коврик под водительским сиденьем, повёз “Санту” и ещё двоих раненых в тыл.

Так уж интересно получилось, что в каком-то одном мире, среди покинутых жителями полуразрушенных прифронтовых деревенек, соединённых разбитыми в хлам дорогами, живут все эти люди, самоотверженно сражающиеся за свою землю даже будучи уже инвалидами. Они каждый день рискуют жизнью и считают каждую копейку зарплаты, что остаётся после того, как получится “закрыть кредит” в автосервисе за ремонт своих фронтовых колымаг. А в другом мире, совсем рядом, по ярко освещённым центральным улицам Луганска, Донецка или даже того же Кировска, проносятся, соря деньгами, от дома до кабака и обратно, на купленных папиками иномарках, местные мажоры, дети уважаемых людей. Кому война, кому – мать родна.

Эти миры редко пересекаются. Как-то в далёком ныне 2015-м году российский доброволец с позывным “Зима”, служивший в батальоне “Август”, со свойственным ему напором и чувством юмора, принудительно пересёк их на одной из центральных улиц Луганска.

Дело было в два часа ночи. Предшествующий вечер “Зима”, тогда – заместитель командира батальона “Август”, провёл за выправлением очередных очень важных штабных бумажек. И эти бумажки надо было довезти до высокого начальства именно сейчас, среди ночи и никак иначе. Утром бумажки “превратятся в тыкву”, станут никому не нужной макулатурой, сброшенной в секретный архив, в которую макулатуру никто никогда не заглянет, но до утра надо успеть их выправить по всей форме и довезти в корпусной штаб.

Эта ситуация, разумеется, изрядно бесила “Зиму”, особенно учитывая перманентный недосып (надо же ещё когда-то успевать боевой подготовкой заниматься, соответственно 4 часа непрерывного спокойного сна - недостижимая мечта для товарища офицера, коему надо побыстрее превратить подчинённых воинов из таксистов, шахтёров, монтёров и прочих гражданских в полноценных танкистов).

Так что, закончив выправлять бумажки, он грузится вместе с ними в кабину дежурного “Урала” и едет по ночному городу в штаб. И видит прекрасное. По прифронтовому Луганску, в котором, на минуточку, комендантский час, идут три молодых человека со своими подругами. Молодые люди - классические, совсем классические, до полного разрыва шаблона (Луганск всё-таки, война как-никак), гламурные мальчики, модно одетые, постриженные по последней пацанской моде, атлетического телосложения, рельеф которого тщательно поддерживается в спортзале. Ну и барышни соответствующие. Примерно та публика, которая год назад, когда укропов от Изварино уже отогнали, курсировала на иномарках между лагерем беженцев на российской стороне границы и изваринским “дьюти фри”, устраивая в лагере ночные пьяные дискотеки.

Товарища офицера пробирает на шуточку в стиле Антона Горина. Он тормозит машину, выходит, принимает облик сержанта Хартмана, а надо заметить, что “Full Metal Jacket” у человека - один из любимых фильмов, так что войти в эту роль - не проблема, и подходит к гуляющим.

- Молодые люди! - говорит им военный громко, чётко и максимально убедительным тоном. - Вы мобилизованы и прямо сейчас вместе со мной отправляетесь защищать Родину!

И молодые люди стартанули от него с непостижимой скоростью. Хотя всем прекрасно известно, что призыва в ЛНР нет. И каждый из них выше “Зимы”, классического танкиста по габаритам, как минимум на голову. Чего бояться-то, зачем бежать? Объясни военному, насколько он неправ, делов-то. Но рефлексы, рефлексы... рефлексы опережают разум. Тут товарищу офицеру, конечно, стоило бы завершить ситуацию не менее “по-горински” и составить брошенным дамам приятную компанию до утра, но бумажки надо было отвезти вовремя, и он отправился-таки в штаб. Доставлять особо важные бумаги, которые утром “превратятся в тыкву”.

Для нас с “Озорником” сейчас, шесть лет спустя, эти два этих совершенно разных мира пересекаются в одной единственной точке. Там, где, въезжая с передовой в город Кировск, мы проезжаем мимо места, где на днях так удачно для себя снёс столб пьяный мажор 1996 года рождения, чуть было не убив при этом своего пассажира. Вот эта обсаженная деревцами пешеходная дорожка справа, вот бетонные столбы, нависающие фонарями над дорогой. О чём “Озорник” думает, когда мы проезжаем это место?

В отношении его к людям из того, другого, мира нет зависти к их материальному благополучию. До войны у него самого, тогда ещё простого слесаря на Алчевском меткомбинате, тоже была “Бэха”, причём не “сварная”, а вполне себе “честная”. Хоть и не самая новая, но в идеальном состоянии и всегда ухоженная. Потому что, отработав рабочую неделю слесарем, он вместе с друзьями ездил бригадой по выходным ставить “евроокна”. Сейчас он рулит подержанной 14-й моделью “Жигулей”, полностью отремонтировать которую хронически не хватает денег. Ибо каждый день он платит, так сказать, “налог на семью”, сжигая бензин и ресурс ходовой на поездку домой в Алчевск и обратно. Хочется побыть с семьёй.

Ему не дают отпуск, потому что он постоянно нужен на фронте и батальон без него как без рук. И каждый раз, когда его снова не дают, он злится и снова грозится не продлевать контракт.

Уйди он со службы - не пропадёт. И вообще у “Озорника”, к началу войны ставшего на комбинате мастером цеха, в любой момент может начаться радикально другая жизнь. Ему регулярно звонят с заманчивыми предложениями вернуться на прежнюю должность на комбинат или поехать на такую же работу в Россию. Специалист-металлург его уровня, с его опытом - на вес золота. “Охотники за головами” из России, прочёсывающие Донбасс в поисках ценных кадров, не врут – будет и жильё, и машина в далекой спокойной России. Знакомый уже переехал, говорит – не обманули.

О чём он думает, когда мы поворачиваем с улицы Борисова в сторону штаба? Не знаю. Наверное, о том, хорошо ли получились панорамы. Потому что если нет, то придётся переносить занятия с личным составом и ехать завтра ещё раз.

Топ-топ-топ-топ.
“Давай!....”
“Шшых-шшых-шшых-шшых…”
“Шшых-шшых-шшых-шшых…”
“Держи!...”
“Почему у вас ПК не чищен? Я его помню, он уже месяц тут стоит нетронутый! Не почистите до завтра – лицо обглодаю!”
Топ-топ-топ-топ.

Кировск, ЛНР,
осень 2021.