Даниил Туленков: И у вас нет других нас ...

Я вступил во взрослую жизнь под аккомпанемент натовских бомб в Белграде.

Горящая, изнасилованная Югославия стала для меня вехой, рубежом окончательного формирования личности, мировоззрения, оценок происходящих вокруг глобальных событий.
Меня не связывали с этой несчастной страной, принесённой в жертву "новому мировому порядку", какие-то особые узы. Я вырос и сформировался в иной культурной среде, поэтому соображения славянского братства или религиозного единства лежали за пределами моего эмоционального поля.
Бессильная злость, охватывавшая меня от происходящего — это была обычная человеческая реакция на беспредел.

У меня не было доступа в интернет в 1999 году. Да и компьютера к меня тогда не было. Основным источником информации для меня было радио. Я слушал RFI, DW, "Свободу", изучал их точку зрения, знакомился с их идеями.
Слушал поток бесконечной иезуитской софистики, лжи, подмены понятий.

Слушал и наблюдал, как проступают вампирские клыки, как покрываются рептильными чешуйками руки "джентльменов, баронов и сэров".

Я помню, как какая-то мразь то ли со Свободы, то ли с RFI, раздухарившись, пела о том, как бомбы, "крушащие социалистическое средневековье Милошевича", открывают дорогу к построению "лёгкого, воздушного царства свободы, Европы без границ", где живут, видимо, феи и розовые пони. На фоне этой пафосной речи играла возвышенная музыка, я не помню как называется это, прости Господи, произведение, но на Свободе она играла постоянно.

Клыкастые джентльмены рвали на куски Югославию, жрали ее кровоточащую плоть, а наша нищая и больная страна совершенно ничем не могла ей помочь.
И это вселяло отчаяние, уныние, стыд, горечь.

Я вступил во взрослую жизнь, перенеся сильнейшее, острое унижение.
Они насиловали Югославию, но смеялись над нами и плевали в лицо нам.
Это было очевидно.
Не было никаких вопросов.

Весной 1999 года окончательно и бесповоротно рухнуло мое доверие к "свободному миру".
А мы так хотели, чтобы нас взяли на работу в Макдональдс.
Всей страной мы хотели устроится на работу в Макдональдс.
Верили, что нас туда возьмут, и, в принципе, самое страшное, что мы были бы счастливы, если бы взяли.

Это Сан-Франциско, город в стиле диско
Это Сан-Франциско, тысячи огней
Это Сан-Франциско, город в стиле риска
Это Сан-Франциско, made in USA

Когда Серёжа Лемох и Богдан Титомир прыгали на сцене в крутых кожаных куртках, мы думали, что мы уже там. Мы уже купили билеты.

А спустя несколько лет нам смачно плюнули в лицо и показали нам наше место.

Двадцать три года я ждал ответки.
Двадцать три года.
Жалкие хохлы тут решительно не при чем.
Украина не государство.
Это блядский дом, населенный ведьмами и кикиморами. А на кровати лежит пьяный Тарас без штанов.
Мы выбили дверь в этот блядский дом, с одного пинка, ногой, обутой в солдатский ботинок.
И ведьмы с кикиморами, визжа и сверкая булками, побежали кто куда, не забывая прижимать между титек невеликие тарасовы гроши.
Тарас полез драться, думая, что защищает свой дом, свою квартиру.
Пьяный, без штанов, с табуреткой из блядского дома в руках..

Нет у тебя своего дома, Тарас.
Продали твою квартиру ведьмы с кикиморами. А деньги спиздили, да.
Даже табуретка, которой ты пытаешься нас ударить, она не твоя. Там латиницей написано что-то на ножке, не видишь? Инвентарный номер армии США.

Мы не к тебе пришли вообще. Ты просто пьяный гондон, нищий и обворованный.
Мы пришли к хозяевам этого блядского дома. Спросить с них за плевки в наше лицо.
Блядский дом мы сожжем, конечно, не обессудь. Слишком уж он пропах неприятными субстанциями.
Не нужен нам твой блядский дом, поэтому будем его палить.
И ты ничего уже не сделаешь, Тарас, сколько бы не бился, и не барахтался.

У меня есть много вопросов к организации и осмысленности начала специальной военной операции.
Я очень критично отношусь к ее официально задекларированным целям.
Нахожу их нереальными и недостижимыми.
Не верю в успех под началом людей, которые вплоть до февраля 2022 года не теряли надежду, что их все таки возьмут на работу в Макдональдс. А кое-кто и сейчас ещё думает, может, получится? Может, все ещё будет как в 2013?

Не будет.
Ибо, что бы я не сказал выше, процесс все-таки запущен. "Гуд бай, Америка" произнесено. Дороги назад нет.

Мой скептицизм — мое право, как гражданина по настоящему свободной страны.
Одной из немногих оставшихся в мире.
В любом случае я из числа тех, кто принял решение разделить судьбу своей страны и своих сограждан до конца.
Свое решение я подкрепил, взяв в руки оружие.

И если я говорю какие-то неприглядные вещи, о которых вам не расскажет генерал в очках, похожий на Валерку из "Неуловимых мстителей", то исключительно потому, что если об этом не буду говорить я, об этом будет говорить вражеское гадье.
Во зло нам и в ущерб нам.

А я говорю то, что вижу, находясь здесь в рядах русской армии, которая будет выполнять поставленные задачи, преодолевая трудности и изживая те или иные негативные явления.
И наша 58-я армия, находившаяся на острие вражеского удара в очень критичные и опасные дни, и другие соединения, разбросанные по всем направлениям.
Офицеры, солдаты и генералы.
Контрабасы, мобики.
Мы. Шторм Z.
И я в том числе.

Ни у кого не должно быть сомнения в армии и во флоте.
Насчёт политиков разговор отдельный, но он не является предметом данного повествования.

Мои рассказы, то есть хроники военных будней шторм зет, в которых мне довелось принимать участие, потихоньку подходят к концу.
Наш первый выезд вместе с мистером Фьюжном закончится неудачно.
Нас накроет артиллерия задолго до выхода на точку, и мы откатимся.
Мы эвакуируем часть группы и раненых утром, но все мы не влезем в "тайфун".
Я останусь с мистером Фьюжном и мы, спустя какое-то время, начнем отход оставшимся составом.

Мы перебежим пустую раздолбанную дорогу под наблюдением вражеского коптера, повисшего где-то в ярко-голубом, солнечном небе и скроемся в спасительном кустарнике.
А маленькие, с высоты полета дрона, человечки с жовто-блакитными флажками на рукавах, кинутся к своим орудиям.

И вот....

...я бегу, продираясь, сквозь заросли акации, по сухой, выжженной солнцем, траве...

Круг замкнулся.
Мне больше нечего рассказать о своих "боях и походах".
Мой путь на фронтах СВО, во всяком случае, его пройденная часть, не был ярким и героическим.
Да и сам я никакой не герой.
Но я — настоящий. Такой, какой есть. И люди вокруг меня описаны такими, какие есть.
Если они кому-то не нравятся, извините.
Но других у меня нет.

И у вас нет других нас.