Голиков: О проблемах ополчения и «украденной» победе

Необъективно завышенная оценка возможностей ополчения Донбасса в 2014 году до сих пор позволяет многим говорить об украденной в результате первых Минских соглашений победе, чему в значительной степени поспособствовала сильно подретушированная картинка противостояния ополчения и ВСУ, созданная в СМИ. Именно поэтому есть необходимость беспристрастного анализа положения в чисто военной плоскости, без углубления в дебри внешне- и внутриполитических раскладов и излишне эмоциональных всплесков, и мне как очевидцу и участнику событий хотелось бы обрисовать общую картину ситуации, имевшей место летом 2014 года.

В первую очередь надо сказать, что в отличие от Крыма, где образовался единый центр управления во главе с Аксёновым, на Донбассе такого центра не сложилось ни весной, в разгар «Русской весны», ни в ходе летней кампании 2014 года. Должной координации и взаимодействия, равно как и взаимного доверия между лидерами ополчения не было. Ключевые фигуры либо соревновались в перетягивании одеяла на себя, либо, отстраняясь от междусобойной возни и грызни, просто старались действовать с максимально возможной самостоятельностью.

В итоге действия различных подразделений ополчения зачастую представляли собой картину «кто в лес, кто по дрова», без согласования, синхронизации, взаимной поддержки и обмена разведданными. Что интересно, по каким-то необъяснимым с точки зрения нормальной логики причинам, недостаток координации действий наблюдался даже между теми подразделениями, которые формально подчинялись одному военному руководству. Кроме того, отдельные с позволения сказать подразделения предпочитали заниматься не боевой работой, а решением своих хозяйственно-бытовых вопросов.

Попытка Стрелкова после выхода из Славянска создать какое-то подобие вертикали управления особым успехом не увенчалась, однако неизвестно, что в данном случае было бы хуже – по факту сохранившийся, пусть в несколько смягчённом варианте, организационный бардак, или объединение всех сил ополчения под местами не вполне адекватным единым командованием. Для пояснения сути проблемы стоит выделить три важных момента в качествах руководства, претендовавшего на роль верховного: во-первых, планирование и практическая реализация наступательных операций оставляли, мягко говоря, желать лучшего; во-вторых, крайне негативную роль играла нездоровая атмосфера озабоченности поиском предателей, вредителей и саботажников даже там, где их и близко не было; в-третьих, в отличие от периода оборонительных боёв в славянско-краматорской агломерации, в наступательных операциях лета 2014 года перестали беречь людей.

Проблема отсутствия адекватного централизованного командования усугублялась такими факторами, как некомпетентность в тактических вопросах ряда командиров среднего звена и недостаточная подготовленность личного состава. Плюс к этому больными вопросами были такие важнейшие технические моменты, как стабильная и надёжная связь и наличие нормальных карт местности у командиров вплоть до нижнего звена. В недостаточной степени было налажено и медико-санитарное обеспечение. И все эти прелести имели место на фоне подавляющего превосходства ВСУ в живой силе и технике. Пока ополчение вело в основном оборонительные бои, ограничиваясь локальными вылазками и диверсионными рейдами, нередко весьма успешными, все эти проблемы как-то сглаживались, но с началом наступательных операций на южном участке фронта в середине июля 2014 года они вылезли во всей своей красе.

На практике всё это выливалось в такие ситуации (из опыта товарищей по оружию и личных наблюдений). Сотню бойцов ведут по открытой местности на опорный пункт ВСУ, с той стороны открывается массированный пулемётный и миномётный огонь, половину людей выкашивает. Представитель высшего командования, размахивая пистолетом, грозиться разоружить батальон за невыполнение заведомо невыполнимой задачи. Разведка попала в засаду! по машинам! едем выручать! – в итоге противника не нашли, но чуть не постреляли свою же разведку. Командир не может нормально прочитать карту, и подвижная группа на БТР и «Уралах» утыкается в овраг, теряя драгоценное время. Комбату угрожают расстрелом, если он не поведёт батальон в атаку, а атаковать приходится сильный укрепрайон без поддержки артиллерии. У миномётчиков нет связи с корректировщиком – куда стрелять? туда, «по направлению». Батальон посылают в разведку боем – да, выявленные цели потом накрывают, но треть батальона как корова языком слизала. Передовой группе обещают поддержку «брони», но «броня» не приходит, выкручивайся, как хочешь. Батальон занимает первый рубеж, но дальше продвинуться не может, потому что нет поддержки от соседей. Снаряды ложатся в трёх километрах от цели – артиллеристы ошиблись в расчётах, бывает. Первой помощи нет, человек погибает от болевого шока или кровопотери…

И подобных случаев, к сожалению, масса. Всё это, разумеется, было чревато тем, что ополчение несло чувствительные и зачастую ничем не оправданные потери, при этом далеко не всегда выполняя поставленные задачи. Да, это, возможно, не очень приятно признавать, но мы по большому счёту воевали в лучших традициях слабо организованной партизанщины и плохо контролируемой махновщины. Наши успехи случались благодаря тому, что ВСУ, несмотря на огромный перевес, в значительной степени воевали ещё хуже, а с командованием и координацией у них была ещё бόльшая беда, чем у нас. Плюс к этому, давайте не будем забывать про посылки от «военторга» и дуновения «северного ветра», без которых нас бы в конечном итоге намотали на гусеницы. Проблемы, с которыми мы сталкивались, вполне естественны для иррегулярных вооружённых формирований, поэтому нет смысла посыпать голову пеплом, стоит просто признать этот факт как объективную данность.

И вот здесь возникает закономерный вопрос: можно ли с учётом всех этих обстоятельств всерьёз обсуждать вопрос о взятии Мариуполя и освобождении утраченных в летней кампании территорий силами ополчения? Куда бы привели нас наши бестолковые «индейские» набеги и «психиатрические» атаки? Кроме того, не надо забывать, что людей не хватало даже для проведения локальных наступательных операций, не говоря уже о чём-то более масштабном. На данный момент численность ВСН составляет порядка 40 тысяч человек, что уже более-менее достаточно для парирования возможных угроз (с учётом подстраховки «северным ветром»), а в августе 2014 года ополчение насчитывало в два раза меньше бойцов. При этом нынешние ВСН, несмотря на многие трудности и сложности, всё-таки немало продвинулись по пути оформления в полноценную армию, оснащённую значительным количеством тяжёлой техники, артиллерии и РСЗО. А какова была ситуация с ополчением летом 2014 года, я уже вкратце обрисовал.

По сути, наступление конца августа 2014 года было наступлением «северного ветра». Именно это наступление и остановили, поскольку «северный ветер» выполнил поставленную перед ним важнейшую задачу – быстро и надёжно прекратить тот кроваво-огненный хаос, который охватил Донбасс в августе, когда счёт погибших гражданских людей шёл уже на многие сотни, и создать условия для перевода конфликта из горячей фазы в политическую плоскость. Иных задач перед ним не было. «Северный ветер» не должен был впрягаться в решение задач, стоявших непосредственно перед ополчением, но ополчение на тот момент к выполнению этих задач было объективно не готово. Оказалось оно не готово и зимой 2015 года, на начальной стадии своего преобразования в армию. Тогда, напомню, у вновь образованных ВСН не хватило сил и возможностей для того, чтобы взять Авдеевку и Пески, что позволило бы ликвидировать непосредственную угрозу Донецку, и отодвинуть линию соприкосновения от Луганска. В итоге все силы были брошены на срезание дебальцевского выступа, причём срезали его в тяжелейших боях с огромными потерями, к сожалению, в худших традициях 1941 года…

Отдельно стоит остановиться на вопросе численности ополчения в 2014 году. Да, мы очень сильно проигрывали ВСУ по количеству личного состава. Но в ополчение набирали исключительно добровольцев. Принудительной мобилизации, в отличие от ВСУ, не было, как нет её и сейчас. Это было принципиальное решение, и оно было оправдано. Много ли толку от людей, которые не хотят или не могут воевать, но их насильно гонят в пекло? Что бы мы получили на выходе? Взаимное с ВСУ закидывание мясом, митинги матерей и жён против мобилизации, новые толпы беженцев, которые бежали бы уже не от ВСУ, а от нас? Да и мирное хозяйство должно на ком-то держаться. Помнится, много упрёков было адресовано шахтёрам, которые никак не могли оторваться от своих шахт и пойти в ополчение. Вот только упрекающие граждане, по всей видимости, не знали, что технологический процесс в шахте нельзя останавливать, иначе долго потом придётся эту шахту реанимировать, а Донбасс держится в первую очередь на угле. При всём этом надо помнить, что разница в мобилизационном потенциале Украины и республик Донбасса колоссальна, поэтому брать нужно было в первую очередь качеством, а не количеством, но вот нужного качества тогда, увы, не было.

В свете вышесказанного разговоры об украденной победе в сентябре 2014 года – это либо упорствование в заблуждении, либо откровенное лукавство. Так же несостоятельны и обвинения российского руководства в «сливе» Донбасса. Хотели бы «слить», не открывался бы «военторг», не формировались бы «туристические» батальоны, в составе одного из которых мы были в Дмитровке на южном участке фронта в июле 2014 года, не подул бы, в конце концов, «северный ветер». Россия поддержала и продолжает поддерживать республики Донбасса в том коридоре возможностей, который у неё есть. До боли обидно за ребят-ополченцев, которые уже третий год не видят свои семьи, оставшиеся на оккупированных территориях, за людей в прифронтовой зоне, укрывающихся в подвалах от регулярно грохочущего «перемирия». Но это не наша вина. Это наша беда. И её надо пережить. И победить. Ведь, как бы оно там ни было, наше дело правое.

Интернет-журнал "Политическая Россия", 21.09.2016
http://politrussia.com/world/minskie-soglasheniya-i-540/