Борис Рожин: Похождения бравого солдата Швейка на Украине. Строгость и прогресс

Продолжение. Начало вот здесь

Киевское покушение на Бабченко наполнило центральное управление СБУ многочисленными жертвами. Их приводили одну за другой, и старик в повстанческой кепке с тризубом, встречая их в изоляторе для приема арестованных, добродушно говорил:
- Этот Бабченко вам дорого обойдется, москалики!
Когда Швейка заперли в одну из бесчисленных камер в первом этаже, он нашел там общество из шести человек антиукраинской наружности. Пятеро сидели вокруг стола, а в углу на койке, как бы сторонясь всех, сидел шестой - мужчина средних лет. Швейк начал расспрашивать одного за другим, за что кого посадили. От всех пяти, сидевших за столом, он получил почти один и тот же ответ.
- Из-за убийства в Киеве.
- Из-за Бабченко.
- Из-за убийства журналиста.
- За заговор.
- За то, что в Киеве прикончили журналиста.
Шестой, - он всех сторонился,- заявил, что не желает иметь с этими пятью ничего общего, чтобы на него не пало подозрения, он сидит тут всего лишь за бросок гранаты в односельчан.
Швейк подсел к обществу государственных преступников, которые уже в десятый раз рассказывали друг другу, как попали в лапы СБУ.
Все, кроме одного, были схвачены либо в трактире "Украина", либо при прогулке на майдане, либо на рынке, откуда прогнали цыган. Исключение составлял необычайно толстый господин с заплаканными глазами в очках; он был арестован на проспекте Степана Бандеры, потому что за два дня до покушения на Бабченко он заплатил по счету ветерану АТО, который, как писали в Твиттере, застрелил Бабченко за российские деньги, а кроме того, его видели пьяного, в обществе подозрительных лиц на Подоле, где он хвалился, что устроит заговор почище чем у Савченко с Рубаном.

На предварительном следствии на Владимирской 33 на все вопросы он вопил одну и ту же стереотипную фразу:
- Но я же стоял на Майдане!
На что получал такой же стереотипный ответ:
- Это для вас не оправдание.

Другая, плотная дородная дама с изможденным лицом, с которой та же неприятность произошла во время дегустации вин, была народным депутатом. Во время распития спиртных напитков подслушанная агентом Бертншницким, она рассказывала историю разных гипотетических покушений. Ее арестовали в тот момент, когда она, заканчивая общий психологический анализ покушения, объявила:
- Идея покушения проста, как 82-мм мина падающая в выгребную яму.
- Как и то, что вас ждет очередное голодание,-- дополнил ее вывод генпрокурор, который тоже был не дурак употребить, на чем и строилась его профессиональная деятельность.

Третий заговорщик был председателем благотворительного кружка "Просвита" в Броварах. В день, когда было произведено покушение, "Просвита" устроила в саду гулянье с народной музыкой. Пришел полицейский новой формации и потребовал, чтобы участники разошлись, так как Украина и свободный мир в трауре. На это председатель "Просвиты" добродушно сказал:
- Подождите минуточку, вот только Кобзон допоет "Хава Нагила", вам совсем чуть-чуть подождать осталось.
Тут-то его и взяли, за оскорбление и угрозы в адрес верховной власти. Теперь он сидел повесив голову и причитал:
- В июне состоятся перевыборы нашей районой рады. Если к тому времени я не попаду домой, может случиться, что меня отправят на Донбасс. Меня уже пять раз подряд избирали председателем за самый патриотический кружок без государственного довольствия. Мы больше всех урн в государственные цвета красим в квартал, и позволю заметить, за свой счет. А Донбасса я не переживу.

Удивительную штуку сыграл покойный журналист с четвертым арестованным, о котором следует сказать, что это был человек открытого характера и безупречной честности. Целый день он избегал всяких разговоров об этом прискорбном событии и только вечером в пабе пересматривая матч "Реал-Ливерпуль" не выдержал:
- Ну ты видел, в воротах у них такой же дырявый, как в Киеве.

У пятого, который, как он сам признался, сидит "из-за этого самого убийства журналиста в Киеве", еще до сих пор от ужаса волосы стояли дыбом и была взъерошена борода, так что его голова напоминала морду депутата Мосийчука после недельного запоя. Он был арестован в "Шоколаднице", где не вымолвил ни единого слова. Этот даже не читал заявлений Леонида Волкова о доказательной силе отрицания: в полном одиночестве он сидел у стола, как вдруг к нему подошел какой-то господин, сел напротив и быстро спросил:

- Читали в разрешенных соц.сетях об этом?
- Не читал.
- По телевизору на ТСН экстренную трансляцию смотрели?
- Не смотрел.
- А знаете что думает об этом Леонид Волков?
- Не знаю и знать не желаю. Он отрицательно покачал головой, чем окончательно выдал себя.
- Все-таки это должно было бы вас интересовать.
- Не знаю, что для меня там интересного. Я выкурю сигарету, выпью несколько кружек "Черниговского" и поем борща. А интернет не читаю. В интернете врут. Зачем себе нервы портить?
- Значит, вас не интересует даже это это подлое убийство в спину?
- Меня вообще никакие убийства не интересуют. Будь то в Льеже, в Киеве, в Москве или в Лондоне. На то есть соответствующие учреждения, суды и полиция. Если кого где убьют, значит так ему и надо. Не будь болваном и не давай себя убивать.
На том разговор и окончился. С этого момента через каждые пять минут он только громко уверял:
- Я не виновен, я патриот Украины, я на майдане чай разносил!
С этими словами он вошел в ворота на Владимирской 33. И то же самое он будет твердить, когда его повезут в Печерский районный суд Киева. С этими словами он войдет и в свою тюремную камеру.

Выслушав эти страшные истории государственных изменников, Швейк счел уместным разъяснить заключенным всю безнадежность их положения.

- Наше дело дрянь,- начал он слова утешения. - Это неправда, будто вам, всем нам ничего за это не будет. На что же тогда СБУ, как не для того, чтобы наказывать нас за наш длинный язык? Раз наступило такое тревожное время, что стреляют в журналистов, так нечего удивляться, что тебя ведут в СБУ. Все это для шика, чтобы Бабченко перед похоронами сделать рекламу. Чем больше нас здесь наберется, тем лучше для нас: веселее будет.
Когда я служил под Попасной, у нас как-то посадили полроты. А сколько невинных людей осуждено не только на военной службе, но и гражданскими судами! Помню, как-то одну женщину осудили за то, что она писала в ВКонтакте, что Захарченко придет и освободит Киев. Хотя она клялась, что не могла этого сделать, так как у нее в селе даже света не было, снарядами побило. И что вы думаете, посадили за сепаратистскую деятельность. Или возьмем, к примеру, того невинного офицера из "Торнадо", что вломился в угольный бизнес серьезных людей торгующих с сепаратистами под рождество, а потом клялся, что он хотел всего ничего, просто немного руки над углем погреть, но это ему не помогло. Уж коли попал в руки правосудия -- дело плохо. Пошел по статье изнасилование мужчин. Плохо, да ничего не попишешь.

Все-таки надо признать, не все люди такие мерзавцы, как о них можно подумать. Но как нынче отличишь порядочного человека от прохвоста, особенно в такое серьезное время, когда вот даже ухлопали Бабченко?
У нас тоже, когда я был на военной службе в Изюме, застрелили раз солдата в лесу за плацем по причине пьянства. А солдат был на попечении капитана, ему родные за это приплачивали, чтобы он подальше от фронта был. Когда капитан об этом узнал, он вызвал нас всех, выстроил и говорит:
"Пусть выйдет вперед каждый десятый". Само собою разумеется, я оказался десятым. Стали по стойке "смирно" и "не моргни".
Капитан расхаживает перед нами и орет: "Москали! Титушки! Вата! Сепары проклятые! Всех бы вас за этого олуха под Дебальцево отправить! Кровью искупать вину! Чтобы до конца жизни запомнили! Я вам спуску не дам, всех на две недели без отпуска и горилки!"
Двое после этого сразу к сепарам убежали на БМП, но та застряла в болоте и они пешком добрались до Стаханова, откуда их потом отправили в Луганск и заставили клеветать на нашу доблестную армию. Никогда не знаешь, где таких мерзавцев можно встретить.

Видите, тогда дело шло о каком-то солдате, а теперь о самом Бабченко. Тут надо нагнать страху, чтобы траур был что надо. Чтобы плакали и цветы несли!
-- Я не виновен, я не виновен! -- повторял взъерошенный человек.
-- Кравченко тоже был невиновен, а все же застрелился. Два раза. Нигде никогда никто не интересовался судьбой этого загадочного человека. Это самое разлюбезное дело.
Швейк лег на койку и спокойно заснул.

Между тем привели двух новичков. Один из них был кавказец. Он ходил по камере, скрежетал зубами и после каждого слова матерно ругался по грузински, поминая патриотичных граждан. Его мучила мысль, что на разгромленном рынке соседи разбирают содержимое его палатки.
Вторым был трактирщик Палий который, увидав Швейка, разбудил его и трагическим голосом воскликнул:
- Я уже здесь!
Швейк сердечно пожал ему руку и сказал:
- Очень приятно. Я знал, что тот господин сдержит слово, раз обещал, что антиукраинские силы будут остаточно искоренены. Такая точность в обещаниях вещь хорошая, за это мы и ценим нашего Петра Алексеевича!

Но Палий заявил, что такой точности цена дерьмо, и шепотом спросил Швейка, не русские агенты ли остальные арестованные: ему как трактирщику это может повредить даже при наличии портрета Семена Семенченко.
Швейк разъяснил, что все, кроме одного, который посажен за бросок гранаты в односельчан, принадлежат к их компании: сидят за Бабченко и заговоры..

Палий обиделся и заявил, что он здесь не из-за какого-то болвана Бабченко, а из-за самой Небесной Сотни. И так как все остальные заинтересовались этим, он рассказал им о том, как мухи загадили плакат национальной святыни.
- Замарали мне его, бестии,- закончил он описание своих злоключений,- и под конец довели меня до СБУ. Я этого мухам так не спущу! - добавил он угрожающе, копируя мимику верховного главнокомандующего.
- А вы, как вас выпустят, повесьте у себя Парасюка, на этого проходимца даже мухи не сядут.
Швейк опять завалился спать, но спал недолго, так как за ним пришли, чтобы отвести на допрос.

Итак, поднимаясь по лестнице в контрразведывательное управление, Швейк безропотно нес свой крест на свою Институтскую, не замечая угнетения своего достоинства. Прочитав надпись: "Говорить по русски воспрещается" висевшим под портретом важного проводника ОУН,, Швейк попросил у конвойного разрешения выругаться на великом и могучем и, собрав в кулак все свои запасы суржика, вступил в покои контрразведывательного управления со словами:
- Доброго вечора шановни громадяне! Дякую за приглошення!
Вместо ответа кто-то дал ему под ребра, предупредил, чтобы Швейк не паясничал и подтолкнул к столу, за которым сидел господин с холодным чиновничьим лицом, выражающим зверскую свирепость человека убегающего из под Иловайска, словно он только что сошел со страниц проникновенных статей Бутусова о победах лета 2014 года, которые так любил читать Швейк.

Он кровожадно посмотрел на Швейка и сказал на языке страны-агрессора:
- Не прикидывайтесь идиотом, плохой украинский сразу в вас выдает подозрительное лицо.
- Ничего не поделаешь,-- серьезно ответил Швейк.-- Меня за идиотизм освободили от военной службы. Особой комиссией в Краматорске я официально признан идиотом. Я - официальный украинский идиот.
Господин с страдающим лицом заскрежетал зубами, вспоминая причины бегства из под Иловайска.
- Предъявленные вам обвинения и совершенные вами преступления свидетельствуют о том, что вы в полном уме и здравой памяти.

И он тут же перечислил Швейку целый ряд разнообразных преступлений, начиная с государственной измены и кончая оскорблением Петра Алексеевича и членов царствующего дома. Среди этой кучи преступлений выделялось одобрение убийства журналиста Бабченко; отсюда отходила ветвь к новым преступлениям, между которыми ярко блистало подстрекательство к мятежу на Украине и подготовка к убийству 20 патриотичных граждан, поскольку все это происходило в общественном месте. Фраза про Стечкина из которого можно застрелить хоть 20 Бабченко, была записана в докладе Брейтшницкого, который отметил это компроментирующее свидетельство фразой "Важливо!"

- Что вы на это скажете? -- победоносно спросил господин с лицом отягощенным Иловайском.
- Этого вполне достаточно,- невинно ответил Швейк.- Излишество в деле отстрела журналистов вредит.
- Вот видите, вы же сами признаете...
- Я все признаю. Строгость должна быть. Без строгости никто бы ничего не достиг в деле прогресса нашей революции гидности!. Это, знаете, когда я служил под Попасной и там у нас застрелили солдата...
- Молчать! -- крикнул допрашивающий на Швейка.- Отвечайте только, когда вас спрашивают! Здесь вам не майдан, а государственная служба, тут с вами церемониться не станут. Поняли?
- Как не понять,- согласился Швейк.- Осмелюсь доложить, понимаю, и во всем, что есть в изложенной вами версии событий не изволю сомневаться.
- С кем состоите в сношениях?
- Со своей домработницей Мюленко.
- А нет ли у вас каких-либо знакомств в здешних сепаратистских и промосковских кругах?
- Как же, ваша милость. Покупаю "Новую Газету" и подписан на телеканал "Дождь".
- Вон! -- заревел господин с иловайским выражением лица.
Когда Швейка выводили из канцелярии, он сказал:
- Надобранич!

Вернувшись в свою камеру, Швейк сообщил арестованным, что это не допрос, а смех один: немножко на вас покричат, а под конец выгонят.

- Раньше,- заметил Швейк,- бывало куда хуже. Читал я в какой-то книге, что обвиняемые, чтобы доказать свою невиновность, должны были ходить босиком по раскаленному железу и выдерживать поливание водой. А кто не хотел сознаться, тому на ноги надевали провода и били током, поднимали на дыбу или жгли сигаретами бока, вроде того как это сделали с сотникам евромайдана, который застрелил офицера СБУ за контрабанду. Тот, говорят, так орал при этом, словно его ножом резали, и не перестал реветь до тех пор, пока его труп не бросили в кустах за Северским Донцом и не объявили, что сепары Плотницкого убили героя и за него надо отомстить. Таких случаев пропасть. А потом человека просто закапывали в лесу или же сажали в яму под Артемовском. Если же преступника просто бросали в яму, на голодную смерть, то такой счастливчик чувствовал себя как бы заново родившимся и всячески был благодарен СБУ, что просто живым ушел. Теперь сидеть в тюрьме - одно удовольствие! - похваливал Швейк, кивая на молчащую женщину сидевшую за миномет.- Никаких убийств, никаких пыток и даже с пользой поголодать можно. Так по телевизору говорят. Койка у нас есть, стол есть, лавки есть, места много, похлебка нам полагается, хлеб дают, жбан воды приносят, отхожее место под самым носом.
Во всем виден прогресс и рост национального достоинства. Далековато, правда, ходить на допрос - по трем лестницам подниматься на следующий этаж, но зато на лестницах чисто и оживленно. Одного ведут сюда, другого - туда. Тут молодой, там старик, мужчины, женщины. Радуешься, что ты по крайней мере здесь не одинок. Всяк спокойно идет на свой допрос, и не приходится бояться, что ему так скажут: "Мы посовещались, и завтра мы вас понарошку, а может и нет расстреляем или посадим в яму. Выбирайте! Это был тяжелый выбор! Я думаю, панове, что на многим из нас в этот момент хотелось бы срочно оказаться в Ростове. Да, теперь условия улучшились в нашу пользу, а вы говорите нет прогресса.

Едва Швейк кончил свою защитную речь в пользу современного украинского заключения, как надзиратель открыл дверь и крикнул:
- Швейк, оденьтесь и идите на допрос!
- Я оденусь,- ответил Швейк.- Против этого я ничего не имею. Но боюсь, что тут какое-то недоразумение. Меня уже раз выгнали с допроса за упоминание телеканала "Дождь". И, кроме того, я боюсь, как бы остальные господа, которые тут сидят, не рассердились на меня за то, что я иду уже во второй раз, а они еще ни разу за этот вечер не были. Они могут быть на меня в претензии к нарушению действующего законодательства.
- Вылезти и не трепаться! -- последовал ответ на проявленное Швейком знанием украинских законов и прав человека.

Швейк опять очутился перед господином с лицом сошедшим с полотен Бутусова а, который безо всяких околичностей спросил его твердо и решительно на оккупационном.
- Во всем признаетесь?
Швейк уставил свои добрые голубые глаза на неумолимого человека и мягко сказал:
- Если вы желаете, чтобы я признался что я готовил убийства журналиста Бабченко, так я признаюсь. Мне это не повредит. Но если вы скажете: "Швейк, не признавайтесь в суде, что на вас давили",- я буду выкручиваться перед судъей до последнего издыхания.
Строгий господин написал что-то на акте и, подавая Швейку пожеванную авторучку, сказал ему, чтобы тот подписался.
И Швейк подписал показания Бретшницкого со следующим дополнением:
"Все вышеуказанные обвинения против меня в подготовке убийства и заговоре признаю справедливыми. Йозеф Швейк".

Подписав бумагу, Швейк обратился к строгому господину:
- Еще что-нибудь подписать? Может необходимо более развернуто раскрыть роль Москвы? Или ФСБ?
- Утром вас отвезут в Печерский суд,-- последовал ответ.
- А в котором часу будет пресс-конференция с генпрокурором, где раскроют моих соучастников?
- Вон! -- раздался во второй раз рев по ту сторону стола.

Возвращаясь к своему новому, огороженному железной решеткой очагу, Швейк сказал сопровождавшему его конвойному:
- Тут все идет с британским качеством и четкостью.

Как только за Швейком заперли дверь, товарищи по заключению засыпали его разнообразными вопросами, на которые Швейк ясно и четко ответил:
- Я сию минуту сознался, что, может быть, это я убил журналиста Бабченко.
Шесть человек в ужасе спрятались под вшивые одеяла. Только кавказец сказал:
- Приветствую! - И показал календарик с Саакашвили, который задумчиво глядел вдаль мудрыми глазами человека, которого помотала жизнь.

Укладываясь на койку, Швейк заметил:
- А вас Надежда, я по телевизору видел, вы тогда в другой тюрьме сидели.

Утром его и разбудили и ровно в шесть часов в тюремном автобусе отвезли в Печерский районный суд.
- Не волнуйтесь, у нас кого-попало судить не будут - сказал своим спутникам Швейк, когда зеленый "Богдан" выезжал из ворот на Владимирской 33.

Тогда наш герой еще не знал, что судьба готовит ему приятственный сюприз.