Пишет Борис Рожин: Йозеф Реш и новые улики по делу MH17

Интервью с немецким частным детективом Йозефом Решем (который активно сотрудничал с немецкими спецслужбами и полицией), который грозится в ближайшее время обнародовать новые, ранее не публиковавшиеся подробности по катастрофе MH17.
Ранее, он уже предлагал собранные улики голландцам, но те по понятным причинам отказались. Один из документов, которым владел Реш был якобы украден в 2016 году.
Теперь Реш забрасывает удочку в Россию и Малайзию, которые посчитали голландское расследование ничтожным.
Реш предлагает Малайзии и России изучить собранные им улики совместно, чтобы избежать обвинений в пристрастности одной из сторон.

Йозеф Реш: имена ответственных за катастрофу MH17 известны и будут обнародованы

Имена ответственных за катастрофу малайзийского Boeing в небе над Донбассом известны и будут обнародованы, несмотря на нежелание международного следствия во главе с прокуратурой Нидерландов предавать огласке множество важных обстоятельств, рассказал РИА Новости частный детектив из Германии Йозеф Реш, который вел расследование этого дела по заказу неизвестного лица. Детектив пытался передать свои данные голландской прокуратуре при условии их раскрытия в присутствии СМИ, но получил отказ. Теперь он не исключает передачи материалов другим странам, не входящим в совместную следственную группу (ССГ), в том числе — России и Малайзии, которые считают голословными выводы ССГ.
Реш уже давал интервью немецким СМИ на тему MH17 и написал книгу о своем расследовании, но ранее не говорил о том, что ему известны конкретные имена, а также о том, что он готов обнародовать американские спутниковые данные. В интервью РИА Новости он также сообщил, что правительство ФРГ знало, что от общественности скрывается важная информация по катастрофе MH17. К словам Реша ССГ во главе с голландской прокуратурой относилась скептически, как и многие СМИ. Вопросов к его расследованию действительно немало, поскольку многие его заявления полны недосказанности. В процессе интервью Реш неоднократно отказывался отвечать на прямые вопросы и пару раз даже хотел прекратить беседу. Корреспонденты РИА Новости встречались с ним в отеле в городе Любек на немецком побережье Северного моря, вместе с ним на интервью присутствовал его партнер по бизнесу и телохранитель Мустафа Афшар, служивший ранее, по словам Реша, в спецназе бундесвера. Сам детектив, которому ранее поступали угрозы в связи с его расследованием, говорит, что до сих пор не чувствует себя в безопасности. Афшар, или, как его называет сам Реш, Мосси, тоже давал некоторые пояснения в ходе беседы.

— Господин Реш, скажите, почему вы выступили в июле 2019 года с открытым письмом к совместной следственной группе (ССГ) о готовности предоставить информацию и почему вы не делали этого раньше?

— Это длится примерно пять лет, и, как вам известно, я написал книгу (автобиография «Опасность — моя профессия». — Прим. ред.), и книга стала исходным пунктом. Был выброшен флаг, возникло внимание со стороны ведомств, были ли это Нидерланды, не знаю.
Примерно 18-19 февраля 2016 года был запрошен ордер на обыск у меня, его одобрили. Я проходил как свидетель, не как обвиняемый. Двадцать шестого февраля (2016 года. — Прим. ред.) моя книга вышла, и 15 марта был обыск. Я не присутствовал, я был на озере Тегернзее, там проходили памятные мероприятия в связи с кончиной моих родителей, моя жена была дома с сыном. Пришли 12 человек из федерального ведомства уголовной полиции и полицейского управления Любека. Они были в защитных жилетах и с оружием, обыскали дом, чтобы найти что-то из документов по MH17.

Потом произошло следующее: они вскрыли сейф, где никогда не хранилось ничего важного, никаких денег. Там они нашли бумагу о ячейке в швейцарском банке. После этого они в тот же день, в 16:00, проинформировали прокуратуру Нидерландов.
Прокуратура Нидерландов сразу обратились за помощью к швейцарцам, чтобы наложить арест на счет и ячейку. Им удалось это. Мой адвокат в Швейцарии подал протест в связи с этим, но я сказал, чтобы он оставил это как есть, так как это будет стоить лишних денег, а ячейку все равно вскроют, и кое-кто в результате не будет радоваться…

Затем 1 июня ячейка была вскрыта в присутствии двух моих адвокатов, швейцарской прокуратуры плюс сопровождающего лица и человека от банка. В ячейке были журналы и несколько документов, эти документы они изъяли. Второго июня состоялся мой допрос в федеральном ведомстве уголовной полиции в Кельне. Вероятно, они думали, что у меня там (в ячейке. — Прим. ред.) черный нал или нечто подобное. Но это было не так. Там было нечто, что не вызвало у них восторга.
Документ из банковской ячейки, вскрытой по требованию голландского следствия по MH17, не вызвал у него восторга
Потом были допросы в Федеральном суде в Карлсруэ с судьей (Ренатой. — Прим. ред.) Виммер, с представителем генеральной прокуроры (Кристианом. — Прим. ред.) Ритшером. Господин Афшар (партнер Реша по бизнесу. — Прим. ред.), которого я называю Мосси, был также приглашен, и еще сотрудник уголовной полиции, который был проинформирован мной (о деле. — Прим. ред.). Нас просили рассказать, что обсуждалось в моем доме с этим информатором, который предоставил сведения (в 2015 году информатор, который вышел на Реша, получил 15,5 миллиона долларов США за информацию о том, кто стоит за сокрытием информации о крушении МН17. — Прим. ред.).
Мы сказали, что не расскажем этого, существует определенная угроза. Сотруднику уголовной полиции пригрозили сокращением пенсии и социальных выплат. Юридически это было возможно. Но он, конечно, не присутствовал во время нашего разговора в доме, в ходе встречи информатора и представителя заказчика.
Потом нас с Мосси допрашивали, и при этом присутствовал мой адвокат. Бросалось в глаза, что дело разваливается, и они сказали моему адвокату: пусть господин Реш скажет, что это была шутка, гэг, и они отправят это в Нидерланды, все будут довольны, и все закончится. Меня это несколько шокировало. Во-первых, я не мог этого сделать, не мог сказать такое, потому что при определенных обстоятельствах мог возникнуть вопрос, что господин Реш сделал заявление в Федеральном суде, не зная ничего (Реш направил в Федеральный суд письменное разъяснение по делу. — Прим. ред.). Во-вторых, нельзя шутить со смертью 298 человек, так делать нельзя.
За кого они меня принимают, кто шутит с такими вещами? Одна мысль об этом убивает. И тогда у меня появилось сомнение, верят ли они сами в то, что делают.
Потом меня и Мосси вызывали еще. Нам нужно было заплатить штраф за отказ от дачи показаний: мне — 900 евро, Мосси — 700 евро. Далее нам грозило тюремное заключение.
Вопрос был следующим: я встречался с информатором в кафе «Хартман». Мосси не присутствовал при этом разговоре. Он (информатор. — Прим. ред.) буквально позвонил мне в дверь, я отказался говорить с ним дома, пригласил его в кафе. Там он мне рассказал некоторые вещи.
Судья Виммер сказала на допросе: хорошо, про дом мне ясно, но что происходило в кафе «Хартман», это заявление вы должны сделать? Мой адвокат был со мной. Я сказал, что у меня есть письменное разъяснение. Я передал его судье Виммер и заместителю прокурора (далее — «прокурору». — Прим. ред.). Я увидел, как брови читающей вторую страницу разъяснения судьи Виммер поползли вверх. У меня большой профессиональный опыт в таких делах. В разъяснении было написано, что оно должно быть передано в Нидерланды прокурору Вестербеке (возглавляет совместную следственную группу по МН17. — Прим. ред.).
У (немецкого. — Прим. ред.) прокурора была с собой книжка — это был Уголовный кодекс, он был раскрыт. Речь шла о ходатайстве о выдаче ордера на мой арест, о чем же еще? И судья спросила (прокурора): вы хотите подать ходатайство? А я спросил: могу ли я задать вопрос прокурору? Следите внимательно за тем, что я скажу. Вы можете подавать любые ходатайства, но одну вещь я должен сказать сразу — я один ко дну не пойду. Вы знаете, что вообще находилось в той ячейке в Швейцарии? Она говорит: «Нет». Тогда я спросил: как же вы можете выступать с ходатайствами (об аресте Реша. — Прим. ред.), если ни вы, ни федеральный судья не знают, что было в ячейке? И вы хотите обратиться с ордером о тюремном заключении? У нас там что, черный нал, оружие? Нет — я хочу прямо заявить, я открыл эту ячейку в 2010 году для одного ведомства, это можно доказать. (Реш на протяжении своей карьеры частного детектива регулярно сотрудничал в расследовании различных дел с правоохранительными органами ФРГ. — Прим. ред.)

— Были ли в ячейке документы, касающиеся дела о МН17?

— Да.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Там лежали документы по MH17, один документ. Я ожидаю возвращения этого документа от ведомства (прокуратуры Нидерландов. — Прим. ред.). Я запрашивал письменно в мае и июне 2017 года, как обстоят дела с моим заключением в связи с отказом от дачи показаний, но не получил ответа.
Голландский адвокат, которого детектив хотел нанять для передачи своих данных прокуратуре Нидерландов, пишет: «Я прочитал это письмо и изучил вопрос. Господин Реш хотел бы (вновь. — Прим. ред.) изложить свою точку зрения по поводу сбитого MH17 и свое расследование. Господин Реш заявил, что самолет потерпел крушение, поскольку был сбит украинским истребителем. Насколько я знаю, такую возможность уже проверяли ССГ и Bellingcat и нашли недостаточно доказательств этой версии…». На вопрос РИА Новости, может ли он подтвердить, что вел речь о том, что Boeing был сбит истребителем ВВС Украины, Реш ответил: «Абсолютно нет, это (голландский. — Прим. ред.) адвокат сам сложил из сопроводительного письма моего адвоката и моего. Возьмите на вооружение логику: если бы я сказал (голландскому. — Прим. ред.) адвокату такое, он не принял бы поручение с самого начала, а не только после того, как мой (немецкий. — Прим. ред.) адвокат отправил черновик проекта своему коллеге в Голландии».
Восемнадцатого сентября ко мне пришли из федерального ведомства уголовной полиции, господин старший следователь Шнайдер лично передал мне их (документы. — Прим. ред.). Снова при оружии. Мне вернули документы, которые были конфискованы из моего дома. Я просмотрел документы и расписался в их получении, спросил, где документы из моей ячейки. Он (Шнайдер. — Прим. ред.) сказал, что у них их (документов. — Прим. ред.) нет. Я должен был сказать, что он врет? Он сказал, что у него ничего нет. Это было очень удивительно, потому что я получил приглашение явиться на допрос в федеральном ведомстве уголовной полиции в Кельне за три недели до 2 июня 2016 года. А 1 июня была открыта ячейка в Швейцарии. Какое совпадение! Понимаете, что я имею в виду? Он (Шнайдер. — Прим. ред.) предложил мне разъяснения...
Но я сказал: неважно, вы сказали, что у вас (документов. — Прим. ред.) нет, хорошо. Значит, они у голландского ведомства. Вы тесно сотрудничаете, так написано в СМИ, об этом говорили на вчерашней пресс-конференции (правительственный брифинг от 29 июля 2019 года в Берлине, на котором представитель кабмина ФРГ Ульрике Деммер заявила, что «федеральное правительство поддерживает усилия ССГ по полному расследованию преступления и привлечению виновных к ответственности». — Прим. ред.). Тогда хочу спросить: почему документы не в Германии? А если я не представляю важности, <…> то почему мне тогда их не отдают? Я свидетель, а не обвиняемый. Почему мне их не возвращают? От чего это зависит? <…>

— Как вы оцениваете выводы ССГ, которая недавно представила предварительные итоги расследования?

— Я не эксперт и не критик ССГ. Я не специалист, я не хочу и не стал бы оценивать это. Я оцениваю только то, что я вижу. Но я не слышу и не вижу нигде доказательств, которые можно было бы передать ССГ. Это бросается нам в глаза. Но я не буду оценивать действия ССГ. Это политические расследования, не мои.
Я занимаюсь вещами, которые мы можем передать ССГ, которые можно прочитать, доказать, разъяснить. Я имею в виду сравнительный анализ голосов, почерка, записи. Все это можно подтвердить, это не фейк. Очень удивительно, что этого не происходит.

— Вы же пока ничего не передали Нидерландам? Вы только предложили?

— Я ничего не передал, вообще ничего. У ССГ нет ничего от меня, кроме этого одного документа из ячейки из Швейцарии. Я никому ничего не передавал. Я знаю, что я знаю, и я должен знать, что у меня есть. Я придерживаюсь мнения, что это должно быть приобщено к доказательной базе. Поймите меня правильно, я выполнял заказ. Я делал это не из удовольствия или в качестве хобби, а потому что это имело причину.

<...>

— Есть ли у вас понимание, откуда, из какого конкретно места эта ракета была запущена?

— Нет, я не буду сейчас отвечать на это. Осторожнее — все это будет раскрыто вместе с доказательствами. O’кей?

— С доказательствами, которые есть у вас?

— С теми документами, которые мы имеем.

— И что в этих документах?

— В этих документах поясняется все, что произошло. Такое мое четкое заявление.

— Вы имеете в виду документы, которые есть у вас, или тот документ, который был передан Нидерландам из ячейки?

— Те, к которым мы имеем доступ; (имеется в виду. — Прим. ред.) не тот документ, который был в ячейке.

— Вы говорили в интервью (немецкому изданию. — Прим. ред.) Capital, что предполагаете, что есть силы, которые пытаются утаить информацию от следствия.

— Да, это заметно.

— Эти силы стоят за каким-то одним правительством?

— Правительство проинформировано о том, что произошло. Вчера же была пресс-конференция (правительственный брифинг от 29 июля. — Прим. ред.). Ее (заместителя официального представителя правительства ФРГ Ульрике Деммер. — Прим. ред.) же спрашивали? Был же вопрос ей, знает ли правительство, что информация утаивается (Деммер заявила, что у нее «нет информации» по данному вопросу. — Прим. ред.). Какой ответ она могла дать, она сказала — нет.
Правительство знало точно, и это можно доказать, что оно знало точно, письменно. У нас есть это на сайте. Я предлагал это уже госпоже (федеральной судье. — Прим. ред.) Виммер в 2016 году. В письменном разъяснении для фрау Виммер это написано, что, во-первых, правительство ФРГ проинформировано о сокрытии (информации. — Прим. ред.) по крушению МН17.

— Правительство ФРГ проинформировано, но кто скрывает?

— Имя будет указано в доказательствах после их обнародования…

АФШАР: Могу я дополнить?

— Да?

АФШАР: Дело простое, все знают только то, что самолет упал. Каким-то образом он упал. Это то, что всем известно, в чем все едины. Вы говорите о сокрытии — есть правда, и есть много правд. Каждая сторона имеет свою правду. Правда есть у украинцев, правда есть у русских, у малайзийцев, и у ССГ есть убеждения, что нужно представлять какую-то правду. Когда самолет был сбит, в (спецслужбе ФРГ. — Прим. ред.) БНД заявили, что им представлены записи радаров, и по ним совершенно ясно, что это были русские и что сбили в Донбассе. Где эти записи? Это же доказательства. Господин Реш не хочет сейчас заниматься политикой, он не хочет и не может это делать, как и я. Но бросается в глаза вот что. Есть организации типа Bellingcat — это частная организация, как и господин Реш, который является частным детективом. И кажется, все, на тему чего идет острое обсуждение, были ли это русские или кто-то еще — тут словно Бог глаза прикрыл, так это выглядит. Все обосновывается информацией Bellingcat, которая, возможно, скажем так, вызывает вопросы.
ССГ мало заинтересована в вещах, которые мог бы сообщить господин Реш. Поэтому господин Реш так осторожен, он просто боится какие-либо документы передать в ССГ. В письме, которое господин Реш получил от ССГ, прямо говорится, что нет заинтересованности в том, чтобы информация была опубликована. Почему? Потому что тогда кто-то сможет проверить ее. Что там нужно сокрыть?

— Вы сказали, что правительство ФРГ знало о сокрытии информации при расследовании.

— В то время, когда оно велось. В 2014 году.

— Есть ли другие правительства, которым это также известно?

— Это также будет раскрыто.

— Если говорить об именах, к которым вы пришли в рамках вашего расследования, это один человек, два или десять, которые прямо ответственны или имеют отношение к этому крушению? Можно сказать, что у вас действительно есть эти имена, хотя бы одно?

— Я же уже говорил вам, при обнародовании будет все представлено, кто это был.

— С именами?

— С именами! Логично. Я не могу же сказать… Меня уже спрашивали. Я не могу же ответить на вопрос, кто это был: это была ракета! Это было оружие! Это оскорбляет мой разум. Если я говорю, что при обнародовании будет ясно представлено, кто это был… Я баварец, если я недостаточно ясно выразился по-немецки, мне жаль. Давайте тогда прекратим разговор. При раскрытии будет четко установлено, кто это был.

— Мы говорили про историю с информацией с записью со спутников, с американских спутников, которые могли находиться в тот момент в регионе, которая пока не обнародована. Хотя многие исходят из того, что американцы сняли все это со спутников и знают, кто и что там делал. Вопрос: имеете ли вы доступ к этой информации?

— Тогда я говорю вам: фотографии со спутников есть в наличии, которых якобы больше нет у США. Так там написано. Они также будут обнародованы.

— Эти спутниковые снимки — играют ли они роль во всей истории? Должны ли американцы эти спутниковые записи предоставить Нидерландам?

— Это, конечно, играет роль. Постоянно говорилось о том, что фотографии со спутников нужны, но в один момент они были больше не нужны, потому что, видимо, это было уже неважным. Почему они больше не важны?

— Хочу задать вопрос о вашей роли в качестве свидетеля в ЕСПЧ (куда подали иски против России и Украины родственники жертв катастрофы). Вы можете выступить там свидетелем?

— Там следующее: в Берлине есть доктор (адвокат Эльмар. — Прим. ред.) Гиемулла, с которым я коротко общался, как и с (известным голландским писателем и автором книги «Крушение МН17». — Прим. ред.) ван дер Пилем, с (бывшим пилотом Lufthansa, писавшем о МН17. — Прим. ред.) Хайзенко в Мюнхене и (автором документального фильма о МН17. — Прим. ред.) ван дер Верфом, сейчас он в Новой Зеландии, мы находимся в тесном контакте. Но я совершенно осознанно избегал более тесного общения, это выглядело бы, будто затевается сговор. Я знаю, что у нас есть и что мы предлагаем. И этого достаточно. Однако я должен сказать, что люди, которые в этом участвуют, вызывают уважение, снимаю перед ними шляпу, это большое достижение.

— Возможно, вы могли бы при помощи ваших документов ускорить этот процесс в ЕСПЧ?

— Я свидетель, зависит от того, что от меня потребуется. Речь идет о заявлении в суде. Гиемулла уже говорил мне, что раз я свидетель, то он уточнит, что именно будет от меня требоваться. Я не вижу этого процесса, я был изначально несколько в эйфории, но я убедился, что подвижек нет. В октябре, кажется, 2017 года Гиемулла направил письмо в ЕСПЧ (в ноябре 2017 года адвокат Гиемулла, представляющий в ЕСПЧ родственников четырех погибших в катастрофе МН17 граждан ФРГ, написал в ЕСПЧ письмо о привлечении Йозефа Реша в качестве свидетеля на процессе. — Прим. ред.), и я больше ничего не слышу. Я переспрашивал, и Гиемулла сказал, что это очень странно… Бросается в глаза, что затем к делу была привлечена адвокатская канцелярия, и они написали, что это недопустимо (речь о проведении вообще такого процесса в ЕСПЧ без рассмотрения дела в национальных государствах. — Прим. ред.). Я сам не занимался этим, Гиемулла мне сказал, что это может длиться еще семь-восемь лет, пока начнется процесс. Если я еще буду жив… Но я чувствую, что здесь что-то не так.
АФШАР: Можно вмешаться? Это две разные вещи. Вопрос, который вы задали относительно помощи потерпевшим. Он касается двух вещей. Одна — это профессор Гиемулла. Там речь шла о том, почему воздушное пространство вообще было не закрыто. Потому что у нас пока нет виновных. Есть концерт по заявкам, всем хотелось бы, чтобы это были русские. Потому что тогда дело было бы закрыто, есть виновный, русские виновны, все готово. Но может быть и иначе.

— Проверяли ли вы личность информатора? Как проверяют человека, который в такой ситуации приходит за вознаграждением?

— Было получено очень много обращений (после объявления о вознаграждении. — Прим. ред.). Полиция проверяла, сканировала мой телефон тогда, многое там видела. Это были обращения, электронные письма, телефонные звонки, мне приносили посылки, присылали по почте из Нидерландов, из России, отовсюду. Это тоже была работа. Электронные письма мы серьезно не воспринимали: в случае, когда речь идет о тайне, электронные письма не пишут. И не звонят. Я никогда не нахожусь возле нашего телефона в одиночестве.
В 2016-м во время допроса 2 июня я сказал, что можно прослушать переговоры, даже если я выключу свои мобильный, знаю, как это делается. Поэтому я куплю новый телефон, вставлю туда старую сим-карту, чтобы вы могли спокойно слушать и читать смс. Без стресса. Мне скрывать нечего, что случилось, то уже случилось.
Теперь к вопросу. Этот мужчина пришел и позвонил мне в дверь. И сказал: «Привет, я тут». Был хорошо одет, все хорошо. Я сказал, что дома общаться не будем, встретимся в кафе «Хартман» через час. И там мы говорили. Об этом хотела знать и федеральный судья. Он должен был мне что-то рассказать, чтобы я передал это представителю заказчика. Я не мог информировать Швейцарию (имеется в виду представитель заказчика, который говорил со швейцарским акцентом. — Прим. ред.) о том, что у него хорошая обувь, что он хорошо выглядит. Это их не интересовало. Он устно передал мне детали, убедился, что я понимаю, о чем идет речь, я сделал свои уточнения и передал это в Швейцарию. Телефонные контакты (с представителем заказчика. — Прим. ред.) всегда проходили по новому мобильному телефону, они были мне предоставлены — около 12-14 мобильных телефонов с новыми пин-кодами. Я указал это на допросе. Я всегда созванивался три-четыре раза и выкидывал телефон, так как не стоит забывать, что на границах обмен файлами фиксируется и ведется наблюдение за этим.
Заказчик заинтересовался. И потом должна была состояться встреча в отеле «Рэдиссон» в Любеке, в 12 часов. И тогда я сказал, что встреча не состоится здесь, она пройдет у меня дома в 15 часов. Мосси дежурил в машине, наблюдал, кто ездит по району, но ничего подозрительного не заметил. Пришли информатор и представитель заказчика. Состоялся разговор в моем присутствии, потом информатор сказал, что хочет поговорить с глазу на глаз с представителем заказчика. У меня было подозрение и предчувствие, что так могло произойти, и я заранее позаботился об этом. У меня внизу в доме есть комната для чтения, я сказал, что они могут спуститься вниз и поговорить. В Федеральном суде очень интересовались, слышали ли мы что-то сверху через окно или были помехи... В любом случае, мы это слышали. Мы прослушивали на случай, чтобы не быть обманутыми, чтобы против меня не сговорились. Меня интересовало, что происходит. Может, они договорятся друг с другом и попрощаются с Решем. Но они этого не сделали. Они разошлись, а позднее он получил свои деньги, а я — информацию о выплате вознаграждения наличными в трех валютах, это доллары, швейцарские франки, евро. Это доказуемо. Были только наличные.

— То есть заказчика совершенно не интересовали личные данные информатора?

— Это его не интересовало.

— То есть вы не выясняли его личность, это другая история?

— Это другая история. Я не мог сказать: предъявите мне ваш паспорт, свидетельство о рождении, как мне позвонить вашей маме, дедушке, кто такой мистер Путин? Он бы просто рассмеялся мне в лицо. В этом случае вопросов не задают. Когда я покупал партии наркотиков для полиции (контрольные закупки во время помощи полицейским расследованиям. — Прим. ред.), я много этим занимался, я не говорил дилеру: ты кто, покажи сначала паспорт.
Речь идет о том, есть ли у него информация или нет. Если информации нет, то что произойдет? Я бы сказал: ничего нет. Но он ее предоставил. Все в порядке.

— То есть вы говорите, что нет никаких проблем с достоверностью такой информации, вопрос только в том, хочет ли заказчик приобрести информацию или нет? Вы не делаете выводов для себя, говорит ли информатор правду?

— Что говорит информатор, не имеет значения. И если я что-то говорю, это не имеет значения. Решающими являются доказательства. Каждый может говорить, что хочет. Он должен представить доказательства. Это имеет значение. Каждый может разыграть спектакль. Значение имеют доказательства, факты.

— Вы ничего не проверяете?

— Если заказчик считает, что информация хороша, то она хороша. Он платит за нее деньги, не я.
АФШАР: Конечно, мы проверяем это. Но мы не выносим суждений. Мы проверяем: речь о МН17, а тут кто-то пришел и рассказывает о затоплении «Титаника», это красивая история, но она совершенно не относится к делу. Мы можем только проверить, относится ли это к делу, к MH17, и насколько достоверно это звучит. Если некто говорит, что Ким Чен Ын испытал новую ракету и сбил самолет над Украиной, это не заслуживает доверия. Весьма просто.
РЕШ: Мы получили более тысячи обращений. Это знает и федеральное ведомство уголовной полиции, они видели это в моем телефоне. Все это были пустышки. И один был среди них, это как игра в лотерею. Один был, и он принес информацию.

— Речь идет о неких документах от информатора?

— Да.
АФШАР: Это материальные доказательства.
РЕШ: Давайте перевернем вопрос. Если бы все это было пустышкой, то ССГ не отказалось бы от этого. От этих доказательств от меня. Понятно? Если бы они знали, что у нас ничего нет, то они бы не отказались от них. Они бы сказали: да. Понимаете, что имею в виду? Они уже давно знают, что у нас что-то есть. Они знают об этом с 7 декабря (2016 года, когда Реш подал в Федеральный суд письменное разъяснение по делу с последующей передачей в прокуратуру Нидерландов, по его словам. — Прим. ред.).
У меня вопрос: почему вы думаете, что в ССГ не хотят моей информации? ССГ почему не хочет информации, фактов, доказательств, которые мы предлагаем на нашем сайте (в открытом письме. — Прим. ред.)?

— Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я с вами и беседую. Мне самому непонятно, у меня есть свои догадки. Но я не обладаю всей полнотой информации, чтобы ответить на ваш вопрос.

— А что вы думаете как частное лицо?

— Мое мнение таково, что заранее был назначен виновный, и под этот ответ подгонялось расследование ССГ. Такое мое мнение, но это мое мнение.

— Браво!
АФШАР: Кто-то должен вытащить кота из мешка.
РЕШ: Но мы ходим по кругу. То, достоверен ли информатор или нет, это же подтверждается фактами. Мы теряем время. Факты там на это указывают (на достоверность информатора. — Прим. ред.).

— Как вы можете опубликовать информацию, если права на нее имеет заказчик?

АФШАР: Возможно, заказчик не имеет больше ничего против.
РЕШ: Мы подходим к ситуации, в которой я скажу — без комментариев.

— Хорошо.

— Факты заключаются в том, что когда это будет обнародовано, вы же будете рядом. Все будут рядом, и это будет обнародовано, тогда будет не одна правда, возможно, будет и другая правда.
Другой вопрос, почему она никого не интересует. И если меня спросят, почему я снялся в видео для российского СМИ, — это очень просто. Потому что к нам никто не обращается. Я использую каждый шанс, чтобы прийти и вести диалог. Но никто не заявляет о таком желании. Но почему? Мы должны просто спросить, почему никто не заявляет о таком желании.

— Вы верите в заговор?

— Заговор… Нужно просто спросить. Почему они не хотят? Я не могу ответить за людей, за ССГ. Я понимаю, что вы имеете в виду. Это не моя работа, моя работа передать то, что у нас есть, при помощи международных СМИ, в квалифицированный следственный орган, чтобы это проверить. Я с осторожностью говорю «проверить», просто представить общественности.

— Этот квалифицированный следственный орган, которому вы готовы передать документы, может находиться в России?

— Нет. Я сейчас еще раз предложу это в ССГ. Я предложу еще раз, потому что, может быть, возникло недопонимание. Если реакции не будет, то есть возможность закрыть чемодан (с доказательствами. — Прим. ред.), и все. Кому мы сделаем одолжение? Никому. Тогда весь этот шум был из ничего. Тогда нужно сделать следующий шаг.
А следующий шаг заключается в том, что в Малайзии недовольны, определенные вещи видят иначе. Так написано в СМИ, и так это слышал я. Кто еще затронут? Россия. И как я сказал ранее, если потом (после повторного обращения к ССГ. — Прим. ред.), потом обратиться к этим обоим (государствам. — Прим. ред.), и они скажут: совершенно верно, мы хотим изучить это, — может быть начата работа, и другие тоже должны быть приглашены, если они хотят. Это не исключено.
Они тоже приглашены, нам скрывать нечего. Кто-то захочет участвовать, кто-то нет — это не моя проблема. Они будут приглашены к этой работе, (если. — Прим. ред.) будет выбран орган в России, или в Малайзии, или где-то, где будет выражен интерес, будет выбран орган, который заявит, что обладает компетенцией для проверки этого.

<...>

— Что вы называете ложью?

— Почему ССГ должна лгать? Почему? Возможно, они оперируют неправильной информацией? ССГ же может делать выводы на основании того, что получает. Генпрокурор может получить только то, что ему предоставляет уголовная полиция. Генпрокурор сидит за столом и работает над той доказательной базой, которую предоставляют ему служащие федерального ведомства уголовной полиции. На этом основании он пишет обвинения. Везде так. Если он получает неверную, неправильную информацию… Не знаю, что может получиться в результате… Я хочу только, чтобы то, что есть у нас, было приобщено к общей доказательной базе, и тогда для меня все будет нормально, и для него (Мосси), и для всех. Я забыл о чем-то рассказать, о чем вы меня спрашивали?

— Да, о MI6 (вопрос задавался в беседе перед интервью на основании данных из книги Реша).

— Точно, о MI6. Я вижу, что вы читали мою книгу. MI6 были здесь, Мосси следил за ними внизу. Это был Мосси, он был при этом. Они разыграли настоящее шоу здесь и в бюро, потому что по мне не видно… Я знаю, что произвожу впечатление не слишком умного и складного человека. Особенно при первой встрече, когда непонятно, хорош ли я. Мои самые большие успехи были связаны с тем, что меня недооценивали. Факт — тогда я в основном имел успех.
Они (MI6. — Прим. ред.) выдали себя сами. Они сделали вид, что хотят немедленно получить деньги, продемонстрировали это. Предлагали встретиться в Швейцарии (с представителем заказчика. — Прим. ред.), предлагали мне приехать в Англию, чтобы принять там участие в шоу, с этими новейшими Range Rover за сотни тысяч, две или три штуки (в книге Реша указано, что «представители MI6» приехали к нему на встречу на нескольких Range Rover. — Прим. ред.).
Я спросил их об очень простой вещи, все разговоры были записаны… Я сказал: если вы можете принести записи сепаратистов… Всегда произношу это слово неправильно. Они говорят: да. Я спрашиваю: у вас есть записи до и после (катастрофы. — Прим. ред.)? Он («представитель MI6». — Прим. ред.) нам рассказал, что по заданию британского правительства в Голландии, извините — на Украине, в течение года, по заданию украинского правительства…

— Британского или украинского правительства?

— Украинское правительство обратилось к британскому правительству с запросом о привлечении MI6 к прослушке сепаратистов в стране. Но они сами не знали, что прослушиваются. Это было его четкое заявление, есть свидетели, все зафиксировано. Ну, хорошо. И мы сказали: если нам предстоит заплатить (за информацию о катастрофе. — Прим. ред.), то мы хотели бы получили запись до крушения и после крушения.
Его телефонный номер до сих пор есть у меня. Он актуальный. Тогда он сказал: нет, так не получится. Со стороны сепаратистов — это можно сделать, но других — не получится. Я всегда говорю — больно, когда тебя считают дураком. Почему это не получится? Показательно, когда прокурор говорит судье, что больше не имеет вопросов. Это хорошо.

<...>

— Но вы располагаете…

— Пожалуйста, давайте подождем. Неправильно на третьем месяце беременности покупать ребенку красивые одежки — подождите, дайте ему родиться. Подождите, пока ребенок появится, а потом покупайте ему вещи. Не раньше. Будет определенно интересно. Думаем, для каждого, для всех в равной мере. Таким образом можно оставаться достоверным.
Поэтому я и говорю: никто не будет предпочтен, я хочу, чтобы господа из Украины, Голландии, Великобритании — чтобы они сотрудничали. В том числе из США, хотел бы их пригласить. Если ССГ не сделает этого, должна быть создана новая ССГ. Если нет — не знаю точно, что будет, но буду знать, что я и Мосси — мы сделали все. А если получится, то хорошо.

— Если к вам не обратятся государства, почему вы не хотите рассказать об этом просто в формате пресс-конференции?

— Нет, не на пресс-конференции. Во-первых, государства должны принять участие, если они хотят, и об этом я проинформирую международную прессу. Что некие государства объединились вне ССГ и хотят изучить это. И нужно будет определить, кто будет проводить проверку (документов. — Прим. ред.). Всегда лучше… В футболе тоже не один судья, а трое. Это имеет решающее значение для честной игры. И если это будет определено, то речь вновь пойдет о моей безопасности.
То, что при этом будут присутствовать международные СМИ, но не локальные газеты, а международные издания, которые должны присутствовать при обнародовании. Чтобы им было представлено, что именно будет изучаться. Это другая история, это наша цель.



Полностью здесь

В общем, немец пока темнит и набивает себе цену, так что уже по опубликованным материалам станет понятно - действительно ли он что-то нашел или же просто пытается сделать себе имя на хайповой истории.
Плюс, разумеется, нельзя исключать, что какая-то спецслужба может разыгрывать с его помощью некую оперативную комбинацию по легализации информации.