Алексей Чадаев: Не могу не сказать очевидного

Лично мы с ним так и не пообщались, хотя за все эти годы пересечений было множество. Чаще всего — люди, которые работали у меня или со мной, потом работали у него или с ним, и наоборот. Не далее как вчера днём вспоминали одного знакомого политтехнолога, который ушёл в «Вагнер» оператором БЛА, отвоевал 8 месяцев под Бахмутом и весной ушёл по серьёзному ранению. Вживую я Пригожина видел всего один раз, на похоронах Даши Дугиной, и то как видел — я сидел у телецентра «Останкино» с гаечным ключом, прикручивая педаль к своему велосипеду взамен сломанной, а он мимо шёл и вряд ли меня узнал в таком виде. Но о том, как он двигается и что делает, я был достаточно осведомлён от коллег с тех самых пор, как он начал пытаться высаживать группы политтехнологов (ещё не было тогда ЧВК) на различные африканские выборы.

У него была страшная каша в голове и абсолютно несносный характер, но человек он был искренний и герой вполне настоящий, не только по звёздам на кителе. Вчера вечером, услышав новости, я вспоминал о том, кто такой вообще «герой». Слово это придумали, как мы с вами знаем, греки, и у них оно означало очень конкретный сюжет: полукровка, сын бога и земной женщины (или наоборот): имеющий в крови ген бессмертия, но всё-таки достаточно человек, чтобы умереть. Более того: над героем висит бремя рока, той самой изначальной заведомой обречённости, и весь его путь — это сопротивление ей; отчаянное, безнадёжное, и в этой своей безнадёжной решимости прекрасное. Про это — почти любая греческая трагедия; включая и такой её своеобразный вариант, как базовый сюжет христианской религии о распятии Богочеловека. Есть и русские версии — самый, пожалуй, яркий пример это «Калина красная»: совершенно античная история, удавшаяся на нашем материале Василию Шукшину.

Не хочу присоединяться к хору «экспертов», строгающих сейчас версии и работающих на ту или иную «повестку» в чьих-либо интересах, по своей воле или по ангажементу. Для меня несомненно, что Пригожин принадлежит не политической или военной истории, а куда более глубокой и значимой, народно-мифологической истории культуры; он где-то там же, где Ермак, Хмельницкий, Разин, Пугачёв, Махно, Ковпак или куда менее известный, но зато прямой его «предтеча» — вольный казак Ашинов, в своё время способствовавший абиссинскому негусу вышвырнуть из Эфиопии итальянских колонизаторов, к недоумению своего же государя императора, где это вообще и что же теперь со этим всем делать.

Я сам не пойду возлагать цветы к его могиле. Есть личная причина — история Берега, кстати, по иронии судьбы, тоже когда-то работавшего в африканских проектах «повара» как наёмный политтехнолог. Но с дистанции не могу не сказать очевидного: да, когда-нибудь ему будут ставить памятники. И, конечно, в Киеве обязательно будет улица его имени.