Ополченка, жена ополченца - "Пока мы остаёмся русскими, нас невозможно победить…"

"Есть такая профессия – Родину защищать", – эта крылатая фраза не отражает сути ни одной из войн, которые приходилось вести русскому народу. Когда Родине грозит опасность – в строй встают не только профессионалы, все русские – независимо от возраста, пола, социального положения. Так было, есть и будет. И война в Новороссии тому очередное подтверждение.

Мы беседуем с дончанкой Верой Шамбериной. Вместе с мужем, известным командиром ополчения, а затем армии Донецкой народной Республики Сергеем Шамбериным (позывной – Поэт), она прошла всю войну, от стрелка и писаря доросла до замполита Славянской бригады. Ныне занимается общественной деятельностью: в основном помощью ветеранам прославленного Семеновского батальона. Вера рассказала о самых для нее памятных моментах этой войны, а также поделилась своим видением будущего республик.

– В последнее время как украинские, так и многие российские (и не только либеральные) СМИ всё чаще пишут о том, что если бы не "вторжение в Славянск боевиков Стрелкова" войны можно было бы избежать и сохранить единство Украины. Что ты, рядовая участница событий ответишь им?

– До переломных событий на Майдане мы с мужем честно пытались быть лояльными гражданами, надеясь, что Украина переболеет национализмом и образумится. Искренне верили: навязывание узконационалистической версии истории не более чем болезни роста. Думали: пройдёт время – запад и восток страны или через федерализацию, или через изменение национально-культурной политики выработают способ нормального сосуществования украинцев и русских. Рядовые граждане и представить себе не могли, что украинская власть сама начнёт рубить сук, на котором сидит, раскалывать свою страну и одну часть населения натравливать на другую.

Когда мы жили в Пскове – муж служил в тамошней десантной дивизии – мне, русской, выросшей в Донецкой области, часто хотелось включить канал СТБ и послушать украинскую речь, увидеть родные пейзажи… Муж, однажды побывав на моей малой Родине, сразу же влюбился в Донецкую степь, и мы решили переехать. Как и миллионы рожденных в СССР, даже после его разрушения, мы психологически остались в едином культурном пространстве, казалось, разделение на уровне государств никогда не приведёт к разрыву на уровне народов. Мы ошиблись.

Во время Второй мировой войны Черчилль сказал: "Мы воюем не с Гитлером, а с духом Шиллера – чтобы он никогда не возродился". И в какой-то момент я поняла и прочувствовала: называя нас, русских жителей Украины оккупантами, рашистами, ордынцами, азиатами, – "свидомые украинцы" воют с самой сутью русскости, с духом Пушкина, а это значит, что и на физическом уровне война неизбежна.

То, что началась война, мы с мужем поняли ещё в первый дни Майдана. Происходившее там воспринимали как сводки с фронта. На митинги Антимайдана не поехали потому что категорически не поддерживали криминальную власть Партии регионов, этих "маленьких януковичей" местного разлива, но во всех митингах, организованных Губаревым и его сторонниками принимали самое активное участие.

А когда узнали о "поездах дружбы", о том, что Крыму (в своё время мы прожили там десять лет) грозит опасность – намеревались записаться в крымское ополчение. Сказался опыт 90-х годов: во время Чеченской войны муж служил в Псковской дивизии ВДВ, одолеть наших десантников на поле боя не боевики могли – грозили устроить теракты в Пскове, расправиться с семьями. Приходилось нести дежурства по городу, устраивать блокпосты, быть в постоянной готовности к смерти. Поэтому с начала бесчинств на Майдане психологически мы были ко всему готовы и, в отличие от большинства аналитиков (особенно запомнился Николай Стариков, который с непробиваемой уверенностью прогнозировал: со дня на день всё успокоится, госпереворот в Киеве исключён) нам было ясно, что впереди – страшные потрясения и раскол страны.

Я до войны была равнодушна к военным фильмам и песням, а во время событий на Майдане – отчётливо это помню – в какой-то момент возникло необоримое желание смотреть только военное кино. Смотрела и чувствовала: экранное вот-вот станет реальным, так и случилось…

Стенания многих журналистов и политологов: "Войну на Донбассе развязали российские наёмники, Стрелков и его группа", – 100%-ная ложь! В марте, задолго до Стрелкова, до захвата митингующими оружия в СБУ наши пантелеймоновские ребята остановили на трассе две установки "Точка-У", вместе с милицией перенаправили их в Авдеевскую в/ч под охрану. А на следующий день ракетные установки бесследно исчезли. Если новая власть не собиралась воевать – зачем ей такое оружие?
А боевики Коломойского, в марте-начале апреля стрелявшие в мирных митингующих жителей Краматорска, Красноармейска и других мест – тоже мира хотели? Нам пришлось защищаться, организовывать патрули и блокпосты, к тому же – по примеру майданутых беспредельщиков – и у нас появились те, кому хотелось под шумок поживиться, пограбить. Ополчение вначале создавалось для охраны митингов и защиты от бандитов, – как обычных криминалов, так и действовавших под политическим прикрытием и названных "Правым сектором". Когда мы проводили референдум, у нас в посёлке только у одного ополченца был автомат без единого патрона. Такие мы "наёмники" и "террористы"…

– А твоя личная война, когда началась?

– На Пасху 2014 года в день отъезда мужа к Стрелкову в Славянск, где уже шли бои. Поначалу война была на идеологическом фронте. Я занялась подготовкой к референдуму в нашем посёлке.

Люди у нас, все эти обыватели-предприниматели в большинстве были политически инертны, активно в первое время помогали исключительно православные, понимавшие природу майданного беснования. Элементарные вещи приходилось объяснять, что голосование на референдуме – законное право, а не преступление. Нам удалось убедить людей. Переломным был День Победы, 9 мая. Местная власть все праздничные мероприятия в тот день свела к шествию под украинскими флагами и поминовению погибших афганцев, а у памятника воинам, павшим в Великой Отечественной собрались только мы, пророссийские активисты, сторонники ДНР. Одиннадцать человек против управляемой проукраинскими чиновниками толпы сограждан, смотрящих на нас с ужасом, ненавистью, недоумением, восхищением. Учительница, которая десять лет преподавала мне математику, ткнув пальцем в георгиевскую ленточку на моей груди, сказала: "Чемодан-вокзал-Россия". А в этот самый момент нам сообщили, что в Мариуполе – настоящая война, кровь, жертвы, расстрел из орудий бронемашин здания УМВД…

Мы на листах ватмана написали: "Славянск – герой!", "Мариуполь, держись!", "Донбасс – вставай!", "Фашизм не пройдёт!" И ещё: "Одесса! Помним! Не простим!" Приклеили эти плакатики скотчем на мемориальной доске с именами погибших во время Великой Отечественной. Люди несли к мемориалу цветы – этого власть им запретить не могла – и на глазах менялись. Стали подходить к нам, расспрашивать, что происходит, многие просили и тут же надевали георгиевские ленточки. Мы победили. С того дня никто не смел нам мешать готовить референдум. Украинские флаги мы вскоре все убрали, подняли флаги ДНР и России.

Никогда не забуду, как 2 мая, в день упокоения Матронушки Московской во время Литургии мне позвонил муж, сообщил: "Славянск под артиллерийским обстрелом". Батюшка, глядя на меня всё понял и – как один все в храме прихожане опустились на колени, моля Бога о православном воинстве, о русском народе, обо всех, кому грозит смерть.
11 мая 2014 года за государственную независимость Донецкой народной Республики в нашем поселке проголосовало подавляющее большинство.

– Как ты оказалась на фронте?

– Уже в разгар боевых действий несколько раз ездила к мужу в Славянск. Познакомилась с Кэпом (Сергей Великородный, сейчас он замминистра обороны), была восхищена им и его подчинёнными, их организованностью, целеустремлённостью, нравственной чистотой. Кстати, всякий раз умудрялась провезти через вражеские блокпосты по десять-двенадцать пачек патронов для ополченцев нашего посёлка, а тогда пачка патронов значила не меньше, чем сейчас РСЗО.

После выхода стрелковцев из Славянска приехала к мужу в Донецк и – осталась в ополчении. Республика висела на волоске, намечались страшные сражения, все понимали: либо-либо, если сейчас не выстоим – смерть, концлагеря, рабство. Как я могла не взять в руки оружие? Хотели меня определить медиком, но в медицине я ничего не смыслю, назначили писарем, с правом быть в бою стрелком.

Навсегда запомнила первый и главный приказ: "Чего бы тебе это ни стоило, ни одна из бумаг не должна попасть противнику". Выслушивая приказ, подумала: "Нужно у Поэта выпросить гранату, если что – подорвусь с документами". Через несколько дней (в десятых числах июля) мы уже были в районе Саур-Могилы, в селе Терновое.
На постое были в доме местного охотника, он там каждый куст знал, все тропочки до сантиметра изучил. Докладывает Поэту и его заму Кедру: со стороны Амвросиевки идёт колонна украинской бронетехники. Связались с командованием, уточнили координаты и – наши мастера-гранатомётчики под командованием геройского парня (позывной – Костыль) раскурочили бронетехнику ВСУ в дымящийся хлам. Радовались победе как дети…

– Женщине на войне труднее вдвойне. Как преодолевала тяготы и страх?

– Понимаю, о чём ты. Труднее. К тому же мне давно не двадцать лет. Но это и стимул: я поставила себе задачу ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не быть обузой, во всём соответствовать требованиям, предъявляемым остальным. В регулярной армии, понятно, мне это было бы не по силам, но в ополчении, включавшем как пятнадцатилетних юнцов, так и тех, кому далеко за шестьдесят это вполне удавалось. Оплошай я в чём-нибудь – что сказали бы о муже-командире, как отразилось бы это на его репутации? Вот и приходилось выкладываться на 101%. Научилась и с оружием обращаться, и маскироваться, и ориентироваться на местности, и по звуку определять тип и направление работы артиллерии.

В Мариновке под первым в моём опыте мощным обстрелом из 120мм миномётов сама себе удивилась: никакой паники, лишь непроизвольно вырвалось: "Вот суки, пристрелялись!" Сидим как-то в ямке под обстрелом с командиром взвода (позывной – Поляк), а в это время его жена звонит, спрашивает: "А как там Вера, страшно ей, наверное, бедненькой?" А я трясусь от смеха, прошу Поляка: "Скажи ей, да, страшно аж жуть, трясётся бедненькая Вера, плачет, волосы на себе рвёт…" Но это всё снаружи выглядело забавно, а внутри, на самом деле было так тяжко, что нет в словах cилы рассказать о том, что тогда чувствовалось…

– Ты заслужила несколько наград, в том числе почитаемую всеми реально воевавшими медаль "За боевые заслуги". Что особенно запомнилось из боев, в которых ты участвовала?

– Ой, много чего можно вспомнить… Но самое памятное, это, конечно, бои лета 2014 года, когда мы пробивались к российской границе.

У нас всегда были проблема со связью и техническим состоянием раций. Я взялась решить эту проблему: точное распределение по группам бойцов, своевременная подзарядка, контроль использования, – связью обеспечила всех и все сбои устранила. И вот начался танковый бой в Степановке, в соседнем с Мариновкой селении. Мы остались с Поляком – на двоих два автомата и несколько гранат – ими бы и отбивались в случае прорыва к нам украинских танков…

Слышу по одной рации "Директор" со Степановки вызывает "Осу", тот встречно вызывает "Директора", требует подкрепления, но – безуспешно, радиоволна зыбится , ускользает, а бой в разгаре, ребята гибнут, почти сорок танков пытаются остановить! Без связи – смерть! Проблема: женский голос по рации (к тому же не все меня знали) может вызвать недоверие, выяснения, а на счету каждая секунда! Велю Поляку работать диспетчером, дублировать сообщения через рацию нормально слышимую всеми, кто в бою. Связь наладили, но силы были уж слишком не равны, и случилось тогда страшное – позиции мы не удержали. Помню… поочерёдно, как свечи, задуваемые ворвавшейся в храм вьюгой гаснут рации…один позывной исчез из эфира, потом – второй, третий, четвертый… Потом – раненые, грязные, окровавленные группками стали возвращаться те, кто чудом выжил.
Был среди них один боец, мальчик совсем, я бинтовала его. Шок он испытал не столько травматический, сколько психологический. Когда их группу обстреливали из танковых орудий, он пытался спрятаться в забитом под завязку блиндаже, а его не пустили, мол, места нет. Парень спрятался в овражке неподалеку – это его и спасло: прямым попаданием снаряда блиндаж вскрыло как консерву, ошмётья тел на сотни метров расшвыряло…

А через пару дней – наша победа. Там, в Мариновке взяли мы несколько украинцев в плен, включая комбрига 93-й бригады ВСУ. Очень интересную в его планшете мы обнаружили карту – захвата Крыма. Украинцы всерьёз планировали одновременно с уничтожением "российско-террористических формирований" на Донбассе начать вторжение на полуостров через Геническ.
История веселая: наши бойцы-семёновцы поменяли местами указательные знаки на пути к Саур-Могиле и Мариновке. Сработало – прямо в гости к нам зарулили набитый по завязку боеприпасами "Урал", БТР и МТЛБ, а в них – собственными персонами начальник штаба и командир указанной "доблестной" бригады. В ходе боя "Урал" с б/к (грохнуло – мама не горюй! – мини-ядерный взрыв…) мы уничтожили, а вот "мотолыга" попыталась удрать, рванула в сторону Снежного. Дальше всё как в крутом боевике: вдогон помчался красный без дверей трясущийся от старости автоджихадик "Москвич- 2140", из него высовывается лысый бородатый с "мухой" у плеча ополчуга, долго целится – бабах! вспышка! точно! – свалилась "мотолыга" в огненную кому.

Таких историй лета 2014-го у меня на трехтомник наберётся. Собираемся с Димой Жуковым (позывной – Кедр), он по гражданской специальности журналист, когда-нибудь книжку написать. Чтобы знали, как всё было на самом деле. Читаешь сегодня о прилепившихся к нашей войне распиаренных "героях нашего времени", ни разу не бывших в бою – изумляешься, откуда эти "герои" взялись и почему так мало московские издания пишут о реальном героизме?

Из всех взятых нами тогда в плен особенно запомнился рядовой десантник. Достойный противник, отстреливался до последнего патрона, прикрывал своего командира, и тому на БТР удалось из окружения вырваться. Боксер, боец наш стал выспрашивать: "Зачем вы пришли на нашу землю?" Украинец спокойно отвечал, что, мол, им сказали: на Донбассе российские наёмники, вторжение, надо Родину защищать. После этих слов к нему потянулись ополченцы, без ругани, без угроз, вежливо каждый представился: "из Макеевки", "из Донецка", "из Шахтёрска" и так далее. Пленный обескураженно таращился на предъявленные паспорта и удостоверения, потом голову опустил: "Простите, если так. Мы думали – бьёмся с чеченцами и русскими…" А ему поясняют: да, мы – русские, живущие на Донбассе, и мы хотим быть с Россией, а не с Украиной – что теперь делать? Всех нас убить? Вы в 1991-м право отделиться от единой страны получили даром, мы право вернуться, восстановить единство русских отвоевываем кровью. Вы считаете себя не русскими, а европейцами? Бога ради. Но не препятствуйте нам выбирать с кем и как нам жить. Украинец ничего не ответил, нечего ему было ответить.

Ответ заключался в действиях ВСУ. После очередного штурма приграничного терминала, украинцы не позволили нам вывезти раненых и убитых. Договорились: за нашими бойцами прибудет в назначенное место "Скорая помощь", а когда прибыла – укровояки её расстреляли в упор, показательно, палачески… В тот же день ВСУ начали шквально лупить по нам из "Градов". У нас во дворе – связанные пленные, орут в панике: "Спрячьте нас, не бросайте!" Не бросили, рискуя собой, под осколками, всех утащили в укрытие. Вот и вся разница между нами, выбравшими Русский мир с его отношением к врагу и украинцами, выбравшими европейское, нацистское отношение ко всем, кто с ними не согласен.

Ещё из той поры вспоминается, как мы на пару недель оказались полностью окружены в Дмитровке, почти без еды. Если бы не прислали на подмогу нам танковую роту, – раскатали б нас укропы в кровавую лепешечку. Кстати, это наши – бойцы роты Поэта – прорываясь из окружения, обнаружили раскуроченный, обгорелый автомобиль "Рено" с трупами "без вести пропавших" журналистов, среди которых был Андрей Стенин…

– Все погибшие достойны увековечивания их памяти, скорбь о них неизбывна. Но всегда есть те, о ком с вспоминаешь в первую очередь, думая: лучше бы я погиб, а не они… Ты о ком-нибудь так вспоминаешь?

– Многих вспоминаю с болью. В первую очередь разведчиков наших Олежку Жиронкина (позывной – Малой) и Грека (имя сохраню в тайне, его мама на вражеской территории). После прорыва к российской границе мы должны были идти на Мариуполь, но вскоре приказ отменили и нас направили в аэропорт. Потери там были серьёзные. Там и погиб Малой – роту свою вывел из капкана, из ПТУРа сжёг танк, а себя не уберег: ноги ему миной перебило в кисель, кровью истёк. Он часто снится мне – и чувство такое… если бы не была верующей от одного такого сна уверовала бы… А Грек погиб раньше, в разведке. Прирождённый был воин, не боялся ни-че-го, всегда был в броннике на голый торс и всегда там, куда смертному лучше не соваться. Прослужил он совсем недолго, а сделал столько, что другим за три войны не сделать. Его мне особенно жаль.

– Затишье на фронте в любой момент может смениться очередной попыткой наступления карателей. Как ты оцениваешь военную ситуацию, что подсказывает женская интуиция?

– Горячая фаза войны сменилась экономической и дипломатической. Думаю, это надолго. Вспомни последний всплеск активности ВСУ в январе и начале февраля этого года в районе Авдеевки. Причины – чисто экономические, одна группа украинских олигархов пытается оттеснить другую от угольных потоков, хотят получать уголь по той же цене, что и конкуренты. Отсюда транспортная блокада, а до неё – попытка наступления, объясняемая очень просто. Есть три железнодорожные линии, по которым уголь переправляется из республик. Первая, через Горловку, является окружной и слишком затратной. Вторая по маршруту: Ясиноватая – Каштановое – Авдеевка – Красноармейск. И третья: Ясиноватая – Землянки – Верхнеторецкое – Новосёловка. Поэтому если и предпримут ВСУ наступление, то с той же, что в начале года целью и в том же направлении: от Авдеевки в район Ясиноватая – Землянки, чтобы выйти на северную окраину Макеевки и взять под контроль маневровые узлы Донецкой железной дороги – Каштановое и Новобутовку. Оттуда начинают свой путь на север и северо-запад обе железнодорожные линии. Кто ими владеет, тот и распоряжается углем, то есть контролирует экономику республики. Поэтому наибольшая концентрация украинских войск была и будет в Авдеевке, с юго-запада которой они планируют одновременно с прорывом к Макеевке ударить так, чтобы выйти к Партизанскому проспекту Донецка, отсечь район шахты им. Засядько, а затем – через поселки Горняк и Лозовая – отрезать шахту им. Скочинского.

Пойдут ли ВСУ в наступление, будут ли пытаться диктовать нам условия экономических отношений посредством артобстрелов или ситуация надолго заморозится – зависит от исхода дипломатической войны. Ясно одно: если обиженные украинские олиграхи проллобируют масштабное наступление, оно будет для ВСУ и для всей Украины последним…

– Каким тебе представляется будущее Донецкой и Луганской республик?

– Когда слушаю рассуждения всевозможных аналитиков, их – всегда пальцем в небо – прогнозы, поневоле вспоминаю любимого Эразма Роттердамского: "Только дураки рискуют предсказывать будущее". А интуиция моя в отношении того, что может с нами в ближайшем будущем произойти – молчит, погружена тяжелый, как после боя, сон. Судьбу республик сейчас решают дипломаты, а нам нужно быть готовыми к чему угодно и помнить: пока мы остаёмся русскими, нас невозможно победить. Для победы у нас есть всё.
В начале Русской Весны никто не говорил ни о самостоятельных республиках, ни о Новороссии. Лозунг, всех объединявший был прост и всем понятен: "Крым-Донбасс-Россия". Люди на востоке бывшей Украины требовали референдума о присоединении к Российской Федерации. Это уже потом, в силу не от нас зависящих политических причин и международных проблем, пришлось активистам Русской Весны на ходу перестраиваться и провозглашать ДНР и ЛНР как основу будущей Большой Новороссии. Но, опять-таки, воюя за Новороссию все бойцы, с которыми мне приходилось об этом беседовать, были уверены, что, в конечном итоге, когда мы освободим восемь пока ещё украинских областей – новое государство станет частью России, федеральным округом. Сейчас так называемое экспертное сообщество всячески "замыливает" тогдашние настроения политологическими спекуляциями, уверяет, что "народ в большинстве своем хотел федерализации", но мы-то знаем, как было на самом деле и какую мы ставили перед собой цель. Она не изменилась – мы должны быть в составе России.

Меня, как и тысячи других ополченцев крайне угнетает, когда пытаются переписать историю и поливают грязью тех, кто участвовал в Русской Весне. Стрелков, Захарченко, Ходаковский, Беднов, Пургин, Бородай, Мозговой, Безлер, Пушилин и другие – каждый внёс свой вклад. Все – от лидеров республик до рядовых, не присутствующих в СМИ бойцов – достойны уважения и добрых слов. Наши склоки и дрязги на пользу врагу. Не должны сиюминутные и почти всегда ложно понятые интересы заслонять главное – мы создали республики, фундамент Новороссии. Теперь нужно сообща, согласованно строить наше государство, в процессе строительства каждому найдётся дело. Когда люди заняты реальным делом – они не критикуют руководство, а предлагают проекты. Пусть каждый себя спросит, какие он предложил проекты и что сделал для ЛДНР-Новороссии-России? Сразу выяснится, что критиковать мы должны только самих себя.

Интервьюировал Геннадий Дубовой.

Опубликовано: http://zavtra.ru/blogs/poka_mi_ostayomsya_russkimi_nas_nevozmozhno_pobedit_