Вершинин: Публицист милостью божьей

А нафиг ту политику. Между прочим, примерно, как сам он писал, "дней за двадцать до латинского Рождества", - то есть, в середине (почему бы не 17?) декабря 1140 года, в городе Хоны, что в Малой Азии, родился мальчик Михаил, со временем, выучившись, покрутившись в столице и оперившись, ставший митрополитом аж самих Афин.



Причем, если митрополитов в славном Втором Риме было преизрядно и святыми (посмертно)

объявили многих, то Михаил Хониат (потому что родом из Хоны) был иереем особым. Выросший и вставший на крыло в эпоху Мануила, последнего великого василевса Империи, он, отнюдь не затворник по характеру, в качестве эксперта центральных структур активнейшим образом участвовал в общественной жизни, интеллектуально обосновывая стремление автократора возродить величие Рима и вернуть отпавшие провинции,

но, правда, осуждая политику "мягкой силы" по отношению к латинянам, в которых видел, скорее, политического врага, нежели идейного. В связи с этим, одобрил попытку Андроника "перезагрузить" отношения с западными партнерами и чистки связанных с Генуей коррупционеров, а позже, в эпоху позорных и продажных Ангелов, заявив, что они плохо кончат, просто заперся в Афинах, выковырять откуда его ни Исаак,

ни Алексей не могли, опасаясь бунта обожавших митрополита горожан, - и писал. Очень много писал. А когда Ангелы, как он в своем Болдине и прогнозировал, довели страну до ручки и латиняне захватили Царьград, владыка Михаил более года защищал Акрополь от греческих уголовно-полевых командиров, заявив, что сдаст город достойному, а поняв, что Империя скисла, открыл ворота не единоверным бандюгобарыгам,

но знаменитому Бонифацию Монферратскому, слывшему порядочнейшим человеком своего времени, в обмен на гарантии православной церкви и вообще грекам. Маркиз не обманул: город остался цел, две веры надолго уравняли в правах, а крестьяне, не то что в Морее, остались лично свободными, - за что, кстати, Михаила позже и канонизировали. Но это потом, а пока что он уехал на остров Кея,

где и жил, занимаясь науками и литературой, и ныне признан основоположником светской греческой поэзии и публицистики, а самым знаменитым произведением его в этом жанре считается созданное уже после падения Комнинов, но задолго до явления латинян, в самые глухие годы "ангельщины", эссе, которое (в блистательном, хотя и вольном переводе Леонида Мартынова) рискну рекомендовать:

...И если
Видится
Мне облик грека,
То вспоминается не век Перикла,
Но Греция двенадцатого века,
Которая увяла и поникла,
Когда погрязли в скверне византийцы,
И рушилась Империя,
И часто
Какие-нибудь воры и убийцы,
Смеясь, кичились званием себаста,
Когда в Афинах византийский мистик
Всё попирал, что дорого и свято.
Но лучшая из всех характеристик
Эпохи той - стихи Акомината;
Стихи Акомината Михаила,
Плач об Афинах, так назвать их, что ли,
Я перевел их, как умел,
Их силу
отчаянье, заряд душевной боли.
Вот замерший в Акрополе пустынном
Вопль под названием:
"ЛЮБОВЬ К АФИНАМ"

Любовь к Афинам это начертала...

Их слава, что когда-то так блистала,
Теперь играет только с облаками,
Своих порывов охлаждая пламя
В тени руин. Не встанет перед взором
Величие былое, о котором
Вещало поэтическое племя.
Вожак эонов, мчащееся время,
Сей город погребло под грудой сору
Среди камней, катящихся под гору,
И на ужаснейшее из страданий -
На муки безнадежных пожеланий -
Я обречен. Глаза бы не глядели
На то, что есть теперь на самом деле.
Иным еще попытки удаются
Иллюзией хоть как-то обмануться,
Чтоб встретиться хоть с дружественным ликом,
А я в своем несчастии великом
Сравнюсь лишь разве только с Иксионом:
Как он когда-то в Геру был влюблённым,
Так я в Афины; но, влекомый к Гере,
Хоть тень блестящую, по крайней мере,
Он брал в свои объятия. Увы мне!
Что воспевать могу я в этом гимне?
В Афинах обитаю, но в Афинах
Афин не вижу. Даже на пустынных
Развалинах, и их скрывая прелесть,
Лег жуткий прах. Куда же храмы делись?
Град бедственный! Как сгибло все? Где скрылось?
Как все в одно преданье превратилось?
Где кафедры ораторов? Где люди
Высокочтимые? Где суд и судьи,
Законы и народные собранья,
Подача голосов и совещанья,
И праздники, и пифий вдохновенье?
Где мудрость стратегов в морском сраженье?
Где сухопутных войск былая сила?
Где голос муз? Погибель поглотила
Все доблести, присущие Афинам.
Они не оживают ни в едином
Биенье сердца. Нет и ни следа в них,
В Афинах, от достоинств стародавних!

...Но новый смерч прошел над этим тленом.
О Матерь Божья, стало еще плоше
Твоим Афинам, сделавшимся леном
Какого-то Оттона де ля Роша.
Он герцогом афинским и фиванским
Назвал себя, бургундец нечестивый,
Когда достались крестоносцам франкским
И Неопатры, и Коринф, и Фивы!

И никакой политики. Эпоха Ангелов, и чуть-чуть после.
Только и всего.