Ходаковский: "И опыт, сын ошибок трудных..."

Обращусь еще раз к Балашову: "В каждом деле, в каждом великом деянии человеческом, кроме долга и истекающего из него волевого позыва к действованию, кроме любви, дающей высший смысл и оправдание всякому деянию, есть еще третье звено: та искра, которая возжигает уже сооруженный костер, приводит в движение налаженный к действованию снаряд, искра эта - откровение или озарение, и приходит оно по-разному и в различные, часто нежданные миги жизни. Но это то - всегда, после чего не можно уже отступить или уступить, не порушив себя самого дозела, до полного духовного изничтожения своей личности". Когда такой момент наступил в моей жизни, я понял его как то главное, что ожидается, и не в каждой судьбе случается. Ничего не предвещало легкости и обязательной победы, напротив - путь обещал быть устланным многими скорбями. Это и потери товарищей, и боль земли, и недостижимость результата в том виде, в каком наше человеческое сознание себе его рисует, и хула, и поношения. Я не искал стимулов - решение было принято, но я искал укрепления от искушений. Я трижды был у старца Илия, однажды был у него в Оптиной пустыни. Старец, как и положено старцу, благословил на труд, но понял ли я его благословение? Донбасс делает вещественным эфирное состояние понятия "русский мир", Донбасс приносит себя в жертву. Не будем мы ни сытее, ни богаче, не будем мы ни успешнее, ни благополучнее. Кто этого не понял - пребывает в иллюзиях. Доля Донбасса и наша вместе с ним в другом - сакральном.
Я понимал, понимаю, почему страсти захватывали тех, кто был с нами на этой земле и делал свое дело, как его осознавал - все кипело и бурлило, все было переполнено энергией, страстностью. Мотороле в наследство достались нелюбовь и недоверие, взлелеянные его старшими товарищами на почве заблуждений и выдумок к нашему подразделению, и даже тогда, когда он прикрывал нам спину в бою, он не был избавлен от предубеждений. Пока мы с ним не встретились на проводах хорошего человека и не выпили по-мужски, сидя рядом на соседних стульях и имея возможность смотреть друг другу в глаза. Царство тебе небесное, Арсений. Гиви, когда его клепали в аэропорту зимой пятнадцатого, искал отношений, получал от нас возможную помощь. Я сказал тогда, что он - близкий человек другого командира, и я не стану использовать временные затруднения, чтобы перетягивать его на себя и ломать что-то в его душе: помочь поможем, но без гадостей. Так и сделали. И когда Миша год спустя по поручению своего командира, с которым у меня осложнились отношения, сказал что-то лишнее, и извинился потом - никто его не осудил. Слаб человек. Царство тебе небесное, Миша Толстых. Я понимаю все и всех, кроме откровенных подонков и подлецов, но не хочу понимать, когда люди отдаются страстям над телом раненого Донбасса, пытаясь выжать для себя что-то из истории отношений с ним. Я хочу, чтобы каждый, кто искренне вверил себя стихии борьбы на этой многострадальной земле, прекратили превращаться в стервятников в ожидании окоченения трупа. Донбасс жив и будет жить, что-то потеряв материально, но несказанно обогатившись духовно, и займут еще свое достойное место в пантеоне и Стрелков, и Безлер и другие, кого сегодня пытаются очернить и вытравить из истории. Все будет - так хочет эта земля. Сохраните только достоинство и память о своей жертве, будьте сильнее и мудрее.