Вершинин: Революция достоинства (1)

Итак...



Все оттенки черного

Причина, по которой аборигены Америки на континенте выжили, а на островах превратились в воспоминание, очень проста и прозаична. На материке, - в государствах инков, ацтеков и майя, куда белые люди пришли раньше всего, - население, в основном, уже стояло на том этапе цивилизации, когда его выгоднее было, окрестив, перевести в крепостные, благо, умело пахать, строить и подчиняться властям, нежели истреблять. Или, как вариант, если еще оставалось в блаженной дикости, было, как мапуче на юге нынешнего Чили, достаточно воинственно и многочисленно, чтобы отбиться.

Но это на материке. А островитян было мало, и были они первобытно дики: каменные топоры, неумение смирять гордыню и милые обычаи типа людоедства, правда, уже ритуального, но вполне достаточного, чтобы добропорядочные христиане сочли их исчадьями Диавола, подлежащими истреблению. Ну и, натурально, истребили, тем паче, что пристроить к творческому труду на благо Испании не было никакой возможности.

Так что, красивое слово Haiti, - в переводе «наши горы», - на несколько веков было забыто, а остров, о котором идет речь, официально получив название в честь Святого Доминика, в просторечии именовалcя по-домашнему - Espanola, сиречь «Испанька». При этом, ни золота, ни серебра, ни других социально значимых элементов таблицы Менделеева там не имелось, а ту малость, что нашли, выгребли быстро, зато имелась прекрасная земля, где рос сахарный тростник, очень полюбившийся европейцам, -

в связи с чем, благородные доны завезли на остров сколько-то количество афроафриканцев, дабы в поте лица зарабатывали в сих райских местах хлеб свой. Однако завезли не много, - как источник пополнения бюджета Испанька не рассматривалась, - а ровно столько, чтобы «асьюндадерос», потомки первых поселенцев, жили в своих поместьях на равнинном востоке острова, ни в чем не нуждаясь, и поскольку отношение к черным у донов было спокойное, ни о каких волнениях нам неизвестно.

Перемены начались век спустя, с появлением новых героев Нового Света, - месье, понемножку проникавших в Испаньку с соседнего «Черепашьего острова», то есть, Тортуги, формально тоже испанской, но по факту ничьей. Авантюристы всех мастей, многие с уголовной биографией, бежавшие кто с материка, кто с проходивших мимо судов, они промышляли охотой на черепах, кабанов и диких быков, обрабатывали мясо, продавали его, и тем жили, при случае не брезгуя налетами на соседние острова.

Со временем статус их поменялся с «буканьерского» (мясники) на более выгодный пиратский, и поскольку новые претенденты на регион, - Париж и Лондон, - им негласно покровительствовали, стали для донов, удача которых иссякала, изрядной головной болью. Испанцы, правда, принимали меры, порой достаточно жесткие, но справиться с пиратскими флотилиями окончательно сил не имели, так что Тортуга, превратившись в «пиратскую республику», этакую Запорожскую Сечь в тропиках, процветала и усиливала нажим, целясь на благодатную Испанийку, где всего было больше, чем на «Черепашьем острове», а западные районы к тому же испанцы так и не заселили.

Естественно, шевалье удачи всяко поддерживал Париж, объявив их первое поселение в Санто-Доминго, на Французском мысе, основанное в 1670-м, своей колонией. А дальше – больше: в 1697-м, после заключения мира в Рисвике, подытожившего очередную войну Короля-Солнца с Мадридом, «западная треть острова» стала французской официально, и прогресс смел благодушные испанские порядки напрочь.Чистый феодализм уступил место пред-капитализму, плантации «для собственных нужд» превратились в предприятия, ориентированные на получение прибыли, колония, разделенная на три провинции, процветала, - хлопок, сахар, ром, кофе (половина от всего этого, что потреблялось в Европе и Северной Америке), порубка ценной древесины…

Короче говоря, захолустье стало жемчужиной, - и естественно, негров стало больше, а их положение хуже. Хотя, тоже отметим, месье, как и доны, были католиками, а отношение католиков к рабам было, скажем так, романтичнее, чем у прагматиков-протестантов. Французы рассматривали чернокожих не как «полуживотных», а как «недоразвитых второго сорта», которых нужно организовывать и воспитывать, исходя из чего, был разработан «Черный кодекс», предусматривавший для «недоразвитых» некие права: право на выходной в воскресенье (ибо христиане должны помолиться), право на неполучение побоев и увечий (при условии, что раб радив и послушен), право на жизнь (если раб не бунтует).

Более того, предусматривались некоторые социальные гарантии типа обязательный ежедневный рацион и какую-никакую одежду (за голодных и оборванных невольников владельца штрафовали), вплоть до обязанности хозяев не выгонять старых и больных рабов, но «предоставлять им работу по мере сил или пропитание в память о прилежном труде». К тому же, раб стоил очень дорого, и замучивать ценное имущество садизма ради было глупо, в связи с чем, считалось неприличным, и со временем, методом проб и ошибок, общество выстроилось очень интересным образом.

Представьте себе пирамиду, в основании которой «черные». В том смысле, что совсем черные. Большая часть населения, к середине XVIII века примерно полмиллиона, - и это низы социума, ниже которых нет. Однако в этих низах нет монолитности. Плантационное «черное мясо» - парии из парий, по отношению к ним, что бы ни писалось в «Черном кодексе», можно все. Но все-таки с теми, кто родился на плантации положено обращаться мягче, чем с завозными. А вот такое же мясо, но «домашнее», - уже другое дело. Поскольку каждая плантация была своего рода «мини-государством»,

хозяева отбирали из рабов доверенную обслугу: поваров, парикмахеров, лакеев etc, и эти «черные» считались уже домочадцами. А кое-кто, особо шустрый и толковый, обучившись грамоте, становился агрономом, бухгалтером, товароведом, управляющим, - и таких уже обижать не полагалось. Напротив, в порядке вещей считалось оформить им вольную, и они превращались в нечто типа римских либертинов, - свободные люди, пожизненно вписанные в хозяйский клан на правах клиентов. Такие нередко обрастали жирком и даже (случалось) обзаводились собственными плантациями с рабами, - и в этом случае, продвигались еще выше, по статусу выходя на уровень «цветных».

А это уже отдельная тема. Учитывая почти полное (пусть и не до такой степени, как у португальцев) отсутствие у французов заморочек по поводу цвета кожи, «цветных», - то есть, потомков смешанных связей и их потомков, - на острове тоже была немало, в лучшие времена где-то 30 тысяч, а то и больше. Официальные браки не запрещались, но случались «на низах», в «верхах» же, понятно, речь идет о «плодах страсти», однако, согласно закону, при всех вариантах ребенок с «белой кровью» рабом быть не мог, а традиции обязывали папенек как-то позаботиться об их будущем.

Естественно, цветные не имели политических прав (до уровня «октаронов» - «осьмушек»), не имели права владеть оружием и поступать на госслужбу, зато были поголовно грамотны, имели какие-то профессии и абсолютно полноправны в смысле имущественном, отчего, в основном, преуспевали. А поскольку при этом отчаянно завидовали «настоящим белым», каковыми считали и себя, в своем кругу тщательно высчитывая проценты «черноты», все же старались держаться вместе. Так что, на юге острова, считавшемся плохим из-за болот, возникли целые «мулатские районы»: осушив топи, многие «цветные» стали плантаторами не хуже прочих, неофициально поднявшись на уровень «пти-бланш».

А дальше, полагаю, ясно всем. Внутри «белого сообщества», - «креолов», - ясен пень, имелась своя пирамида, но уже по признаку состоятельности и знатности. «Пти», то есть, «маленькие», - беднота, простонародье, короче говоря, «третье сословие», общей численностью тоже примерно 30 тысяч, и «гран», то есть, большие, - богатые плантаторы, почти полностью дворяне. Х,отя, по большей части, не столбовые, а купившие себе дворянский патент, что во Франции того времени практиковалось и зазорным не считалось, - хотя, конечно, съездив в метрополию, многие возвращались обиженными, поскольку там их ровней не считали, а мещанами во дворянстве и не отказывая в общении (ибо при деньгах) всячески посмеивались.

В общем, до поры, до времени царила стабильность. Естественно, на базе вечного принципа «каждому свое», но ведь и в Европе тоже порядки от принятых на острове не отличались, и по большом счету, арендатору во Франции жилось как бы не хуже, чем плантационному рабу в Сан-Доминго, где, по крайней мере, было всегда тепло. Как и обычному буржуа в протухшем от дворянского беспредела Париже жить было тяжелее и обиднее, чем самому «маленькому» белому на острове, где он, пусть даже нищий, все же считался представителем элиты, глядя свысока на всех, кроме «грандов».

В общем, жили и жили, не особо тужа, ибо в раю не тужат, - но… Мало кто думал, что в самом низу пирамиды, мнением которого никто не интересовался, тоже идут какие-то процессы, а процессы шли. Ибо «черные» тоже люди. Их среда, как и «цветная», как и «белая», не была монолитом. Кому-то хватало того, что есть, а кто-то хотел странного, - но на верхах никто этой темой не заморачивался. И как показала жизнь, очень зря.



Черный молот

Ясно, что при всех льготах и поблажках, повседневная жизнь раба на плантации была не сахар из тростинка, который он рубил, и ясно, что это далеко не всем нравилось. Но если «рабы по рождению», добрые католики (об этом владельцы очень заботились), воспринимали проблемы философски, исходя из указаний Сына Божьего насчет «Нет власти, аще не от Бога», то завозные, в предыдущей жизни вольные лесные охотники и воины, новый свой статус принимали с трудом. Ерепенились. Огрызались. Порой даже давали сдачи, - а за такое полагалось наказание, вплоть до мучительной казни, но как правило, порка и даже пытка. В полном соответствии с «Черным кодексом».

Да и вообще, владельцы требовали побольше сахара, и надсмотрщики (черные, кстати) это «побольше» выбивали, - и нехорошие настроения в извилинах самых буйных нагревались. А тут еще пошел «сахарный бум» первой трети XVIII века, и начались массовые закупки «лишних негров» на островах, принадлежавших Британии, где порядки были жестче, а «черные» злее. Ну и, поскольку покупать старались подешевле, а подешевле, значит, похуже, в Сан-Доминго росло количество персон, от которых сэры хотели избавиться, - склонных к бунту, а то и вовсе бывших марунов, которых вообще полагалось вешать, но если есть шанс продать, - почему нет? И так на остров проникла хворь, до тех пор гулявшая только на Ямайке и Барбадосе.

Что такое «маруны»? Да примерно то же, что и казаки чуть раньшего времени. Черные, не ужившиеся на плантациях и ушедшие в лесистые горы, где ловить их властям, располагавшим очень небольшим количеством солдат, было слишком тяжко и накладно. Так что, в горах постепенно возникали поселки беглых, беглые так или иначе обзаводились семьями, плодились, размножались, втихую торговали с плантациями, в основном, плодами охоты, - так что, стреляли очень хорошо. И никто особо их не гонял, если сами они не давали для этого повода, а они до какого-то времени старались повода не давать. А если давали, власти все же организовывали экспедицию, конкретный поселок наказывали, и на том дело кончалось.

Но поселки росли, провизии перестало хватать, остро требовались новые территории, которых не было, - и во втором поколении маруны задумались о том, что вот ведь, свобода есть, а мир все-таки устроен несправедливо, и стало быть, надо менять основы. Для начала, в области идеологии, без которой никак, ибо надо же знать, чего хотеть. И тут, поскольку христианство, которого они придерживались ревностно, позитивного ответа не давало, началась своего рода «реформация».

Лично на Христа и Мать Его «теоретики» не посягали, однозначно признавая их божественность, но вот все остальное… Оба по их понятиям являлись «добрыми силами», и стало быть, «черными», а все белые святые как бы «заступники»,ни за кого из «черных» не заступающиеся, наоборот, «силами зла», зато правильными заступниками считались старые боги, память о которых среди завозных была очень жива, - и ничего странного в том, что глашатаями новых символов веры стали унганы –

жрецы африканских культов (или просто негры, что-то об этих культах помнившие), по представлениям которых Христос был слишком велик, чтобы заниматься земными делами, и добиться его внимания можно было только магически взывая к силам природы и духам земли, которые, впрочем, могли помочь и не беспокоя Самого, - если, конечно, правильно выполнить некие ритуалы и напоить духов кровью.

Так возник культ вуду, смешавший в себе осколки христианства с обрывками язычески верований, и так, из этого культа, возникла идея пути в «правильное общество». По мнению унганов, требовалось просто истребить все «злое» (белое), всласть напоить его кровью «доброе» (духов), а после этого жить-поживать, и когда идея достаточно окрепла, чтобы овладеть массами, теория обернулась нерадостной практикой.

Собственно говоря, о Макандале известно очень мало. Что точно: завозной, захвачен в Гвинее уже не ребенком, крещен в честь святого Франциска, - Франсуа, - а в девичестве Кадири, из чего некоторые исследователи делают вывод, что изначально парень был мусульманином. Какое-то время ничем не выделялся, однако после несчастного случая на плантации (прессом оторвало левую руку) «испортился» и в 1746-м (дата отмечена в документах) бежал в горы,

к марунам, где, поразив новых друзей умением метко бросать топор вслепую, стал сперва просто авторитетом, а затем и унганом. Причем, причем не простым, а «чудотворцем», прекрасным оратором с особой теорией переселения душ: как он утверждал, смерть можно обмануть, пользуясь некими талисманами, изготовлять и заговаривать которые умел только он, и которые действуют только на тех, кто верит в его силу.

Смысл примерно таков: тело, куда деваться, умирает, но душа, защищенная амулетом, перепрыгивает во что-то, летающее рядом, - бабочку, птицу, комара, - улетает искать подходящее тело. А найдя, выталкивает из него душу и заселяется. И были, судя опять же не по легендам, а по официальной переписке, у парня некие экстрасенсорные способности, позволявшие ему превращать отдельных людей в «подобие марионеток», а что под этим подразумевается, понять трудно, но на марунов, да и просто на «черных», демонстрация такого таланта впечатление производила.

Так что, в какой-то момент, когда количество владельцев фетишей стало на взгляд Макандаля достаточным, однорукий дал отмашку, и события приобрели неприятный для властей, да и для всех белых характер. Маруны, пошедшие за «мессией», начали убивать. В основном, исподтишка, из засад на дорогах, но и спускаясь с гор, даже атакуя плантации, где мужчин было слишком мало, чтобы защищаться. Сама по себе «боевка», насколько можно судить, была не так уж велика, хотя по островным меркам и 200-300 считались серьезной силой, и эта проблема была бы решаема, кабы не хорошо законспирированные группы поддержки.

Они насчитывали, по разным данным, от 4 до 20 тысяч активистов, включая сеть сочувствующих на плантациях и в городах, готовых втихую выполнять поручения «чудотворца», - и выполняли. Не только добывая ценную информацию, но подсыпая в источники и колодцы некий яд, который Макандаль изобрел сам, якобы по подсказке Христа и Папы Легба. Отрава эта была смертельна не на 100%, чаще дело кончалось поносом и горячкой, но в некоторых случаях давала жуткий эффект: люди «покрывались белыми волдырями и умирали в мучениях», - и когда такое случалось, Макандаль сообщал поклонникам, что его призывы услышаны.

Естественно, Однорукого искали. Но долго, более десяти лет не могли найти, даже притом, что вознаграждение было царское: «черному», если раб, – свобода, свободному негру или «цветному» - деньги и «белый» статус, а «маленькому белому» - плантация и дворянский патент. Кто не знал, тот не знал, а что-то знавшие, боялись связываться, и не столько с марунами, сколько с духами, слугами Макандаля (в них верили многие, и не только «черные»). А когда в 1758-м изловили, по чистой случайности, на одной из плантаций, где он вербовал новых адептов, казнь «исчадью Дьявола» придумали совершенно уникальную:

в присутствии десятков тысяч согнанных на мероприятие «черных», его колесовали, «не нанося последнего удара», а затем, приведя в чувство, закоптили. Процедура для кого угодно крайне неприятная, но Макандаль, ломаемый и подкапчиваемый, вперемешку с воплями боли орал, что совсем не больно и что он вот прямо сейчас «освободится и улетит, а потом вернется», - и очень многие поверили. Мнения расходились разве что на предмет, в кого конкретно убежала из тела душа унгана, - в птицу, в стрекозу или в комара, - но в том, что он придет слова, сомнений не было, - и черные затаились в ожидании.