Рассел — один из ярчайших, самобытнейших ополченцев Донбасса. Твердый и ярый коммунист, приехавший в 2014 году на войну, которую посчитал для себя священной, и так никогда и не уехавший с нее обратно домой. Он был пехотинцем, военкором, теперь стал больше блогером. Жил в Донецке, всегда и всем, включая меня и моих друзей, был рад показать то, что считал важным посмотреть в Донецке: конечно же, следы зверств ВСУ, сломанные судьбы, новые и новые смыслы нашей борьбы. Сам он не переставал бороться и не выглядел человеком сомнений.
Рассел — один из ярчайших, самобытнейших ополченцев Донбасса. Твердый и ярый коммунист, приехавший в 2014 году на войну, которую посчитал для себя священной, и так никогда и не уехавший с нее обратно домой. Он был пехотинцем, военкором, теперь стал больше блогером. Жил в Донецке, всегда и всем, включая меня и моих друзей, был рад показать то, что считал важным посмотреть в Донецке: конечно же, следы зверств ВСУ, сломанные судьбы, новые и новые смыслы нашей борьбы. Сам он не переставал бороться и не выглядел человеком сомнений.
Инфополе трясёт от видео, где колонне нашей наступающей техники наносится поражение с помощью дронов-камикадзе. Я вижу огромный диапазон реакций: с одной, возмущённой, стороны здесь и негодование, и призывы срочно карать виновных, и анализ с указанием на ошибки, и перечисление системных недоработок, и длинные «простыни» о том, сколько всего надо сделать, чтобы наша армия снова стала великой... С другой стороны — рассказы о том, какой успешной, несмотря на потери в технике, была эта наша атака, насколько несведущи критикующие и, наконец, призывы покарать и зачислить во враги народа всех, кто рассказывает горькую правду о войне.
Я тут впервые за долгое время в интернете, и вижу, что все обсуждают почему-то Нигерию и Нигер. Это конечно очень интересно, но хочется напомнить, что война на Донбассе еще идет, настоящие русские мужики гибнут и выживают каждый день, а линия фронта за последний год сдвинулась не то чтобы очень сильно в сторону Победы.
Темно, в коридорах потушили свет. Уколы, перевязки, капельницы — всё позади. Ужин съеден, телефонные разговоры утихают: бессчетные родственники со всех концов бескрайней страны в большинстве уже спят.
Телевизор смотреть невозможно, уже тошнит от лоска и параллельности телевселенной, там войны как будто и нет совсем, а ведь для нас она есть, мы только что были там и вот-вот вернемся, война для нас реальней, чем стиральный порошок и льготная ипотека.
Вас готовили к этому, но подготовиться к этому нельзя. Вы приезжаете в лес. Лес не чужой, а как будто тот же, в каком вы гуляли в детстве, только здесь плюс три в январе и сосны тянутся к небу не как-нибудь, а выстроившись ровными рядами, будто они тоже в армии.
С вами много друзей и приятелей, есть и старше, и моложе, есть опытные и наивные, циники и романтики. С ними вместе вы тренировались, ели и пили, осваивали военное дело, вы узнаёте друг друга по походке и по храпу, вы все немножко братья, вы все Свои.
Вам говорят: там — враг. Здесь будет наша позиция, мы не дадим Им пройти. И вы копаете, копаете и копаете — сами роете свое укрытие и надеетесь, что оно не станет могилой. Вы намечаете свой сектор стрельбы, вы говорите себе: если там появится враг, я буду стрелять.
Типичная фраза в госпитале: «Мои ребята еще на БЗ, мне главное — после лечения сразу убыть в ПВД, а не через ППД ехать по большому кругу, даже если не до конца восстановлюсь, смогу поначалу на ПХД помогать».