Вершинин: Пан Круль манускриптом доволен

Случается иногда так, что тема, вроде давно закрытая, не дает покоя. Крутишься, вертишься, а вспоминаешь, с ощущением, что нечто важное осталось недосказанным, - и к уже, казалось бы, неактуальной теме о т. н. "диссертационном скандале" я возвращаюсь потому, что ощущение чего-то забытого, не учтенного, но важного, наконец, превратилось в понимание...

Все очень просто: оказывается, поначалу я, стыд мне и срам, не обратил внимание на то, что "адвокатом дьявола" выступал никто иной, как Константин Юрьевич Ерусалимский, также доктор исторических наук, защищавшийся по истории допетровской Руси, а тут возникают неясности уже вполне конкретного толка, ибо об этом "специалисте по истории допетровской Руси",

а равно его принципах и методах, мне уже доводилось писать. А если этот "историк" позволяет себе упрекать кого угодно, неважно кого, в "ненаучности исследований", я автоматически делаю стойку, потому что не может быть такого, чтобы чистое дело выполнялось грязными руками. Просто не может жулик быть честным. Однако, поскольку вопрос серьезнее некуда,

действовать по принципу "Сам я роман не читал, но...", чисто на основе внутренних убеждений недопустимо. Поэтому, не пожалев аж семь евро, я выписал текст докторской диссертации г-на Ерусалимского "Московиты в Польско-Литовском государстве второй половины XVI- начала XVII в." и штудировал более недели. Ибо труд огромный, а времени мало. Тем не менее справился, и...

Общие впечатления:

Сложно поверить, но на более чем тысяче страниц речь идет только о "московитах". Термина "русские"; нет вообще, притом, что в то время сами жители "Московии" определяли свою страну либо по старинке как "Русь", либо (с конца XV в.) как "Российскую землю" ("Россию"), термин же "Московия" относится исключительно к западному (в первую очередь, польско-литовскому)

политическому лексикону, как дефиниция, выводящая Москву за пределы "Руси" и представляющая Вильно, как единственный правомочный центр воссоединения русских земель. При этом, как бы ни пояснял автор свою методу, утверждая, "само изучаемое явление (то есть, в частности, "русские") "не поддается точному научному определению", по ходу возникает

и от страницы к странице крепнет ощущение, что тенденция подробно разбирать мелкие и мельчайшие детали, при этом избегая их анализа, а тем паче, подчеркнуто отказываясь от обобщений есть, так сказать, краеугольный камень методики автора, прямо утверждающего,что "самоочевидность казусов и самодостаточность каждого подхода" говорят сами за себя.

Иными словами, полностью игнорируются и специфика времени, и сущность целей, ставившихся авторами цитируемых документов, причем на основе презумпции полного доверия к западным трактовкам событий (и тогдашним, и нынешним), а в итоге, сам факт эмиграции из России в Литву оценивается, как сугубо положительный: дескать, беглецы

ногами голосовали "за свободу против тирании", и никаких иных мотивов у них не было. Более того, мельком помянув, что эмиграция из России в Польско-Литовскую республику все же "многофакторное явление, возникающее благодаря частичным обстоятельствам, мотивам и решениям", автор даже не пытается рассматривать причины этих "обстоятельств, мотивов и решений",

каким-то непостижимым образом полностью упуская из виду, что именно конец XVI – начале XVII в.в. были эпохой становления и централизации Государства Российского, а равно и укреплению русской политической и культурной самоидентификации. А следовательно, речь, по логике, должна идти о противопоставлении не неких абстрактных "свободы" и "тирании",

но двух культурно-политических, идеологических проектов: "православного" (позволявшего сохранить себя) и "католического", ведущего к отказу от своей особости, окатоличиванию России, а в итоге и ее дерусификации. И вот тут начинается главная странность. Будь автор полным профаном, это бы еще полбеды, но он, как специалист, явно квалифицирован, однако при этом

совершенно не учитывает тот важнейший фактор, что в исследуемое время противостояние России с Западом шло уже не по линии Москва-Вильно (то есть, "двух Русей"), но по линии Москва-Краков (то есть, "быть ли России вообще"). В итоге, про "трансформацию" ВКЛ с католизацией и дерусификацией "литвинской"аристократии , - ни слова. А труды российских, белорусских, немецких и донбасских

исследователей (Владимир Короткий, Алексей Лобин, Александр Филюшкин, Корнелия Зольдат, Олег Трусов, Людмила Таймасова, Вячеслав Гипич), рассматривающих русскую эмиграцию того периода, как проявления социального эгоизма аристократии, достигшего кульминации в военное время, когда "отъезды" воспрещались,а также и крайне негативном отношении

к такой эмиграции "низов", автор предпочитает не упоминать. Еще раз: не имей автор безусловно высокой квалификации, можно было бы говорить о полном непонимании им принципиальной важности социокультурного фона, вне которого оценивать мотивы действий людей прошлогоне допустимо . Но квалификация автора высока, а следовательно,

он все прекрасно понимает, и понимая, сравнивая Россию с Западом, сознательно уходит от принятой в ремесле историка дуали "разное-другое" к не имеющей никакого отношения к науке дуали "хуже-лучше", причем, если что-то с чем-то сравнивается, то Россия во всех случаях "хуже", а все "московское" (ни в коем случае не "русское"!) оценивается a priori отрицательно.

Или, если под "хуже" подвести нельзя, - скажем, развитие просвещения, книгопечатания, духовные искания, Судебник, отношение "низов" к Центру, - подменяются панегириками "золотой шляхетской вольности", в результате чего создается полное ощущение, что диссертация написана на гранты, выделенные поздними Ягеллонами, ранними Ваза или, как вариант, отцами-иезуитами.

Резюме.

В свете вышеизложенного, "диссертационный" конфликт приобретает новое наполнение. Обвиняя г-на Мединского исключительно в "ненаучности" (идеологической заряженности) его труда, чего г-н министр и не отрицает, г-н Ерусалимский требует лишить его докторской степени,

присвоенной за диссертацию "Проблемы объективности в освещении российской истории второй половины XV-XVII веков", однако при этом докторская диссертация г-на Ерусалимского идеологически заряжена ничуть не в меньшей степени, а в части передергиваний куда больше,

причем, если "грех" министр заключается в "идеологизации истории" методом позитивной трактовки фактов, то "ученый" из РГГУ в угоду своей "негативной концепции" факты просто искажает, а контрдоводы замалчивает, при этом позволяя себе что-то пищать о "научной добросовестности".

Выводы, думается, очевидны, но если кого-то интересует мое мнение, то г-жа История, к сожалению, неразрывно связана с идеологией, в связи с чем, ее всегда и везде так или иначе припудривают или (тоже бывает) мажут дегтем. Она, бедолага, обречена балансировать

на стыке науки, идеологии и очень-очень мало кому удавалось сохранить сухой академизм. Но, в конце концов, как говорил великий болгарский ученый, археолог и палеолингвист Петр Мутафчиев, "Клио тоже Муза", - а вот у шулерства вроде ерусалимского Музы нет. Хотя, конечно, тоже искусство...