Святослав Голиков: В тему одновременно и танков, и дня

Не вполне понимаю, отчего меня тут так зацепили именно танки, что я на них залип и выдал многабукаф.

Но, скажем, об организации епучих построений личного состава в зоне досягаемости высокоточки противника неглупые люди уже написали много, хорошо и по делу.

В вопросах же внезапных падений неустановленных летательных аппаратов с последующим возгоранием камыша я мало что понимаю, поэтому могу только сделать рукалицо и сказать бляааа...

Правда, я мог бы, пожалуй, прокомментировать медийное позорище со всем этим горит камыш, деревья гнутся, но разве кого-то ещё удивляют наши медийные позорища? Ну их нахер.

Поэтому пусть лучше будет про танки. Ведь надо же кому-то поговорить про танки? А то про них, смотрю, никто особо не говорит. А танки хорошие, когда они наши, не херачат по своим, нормально херачат по чужим и не сгорают.

Тем более если среди всего этого моего непрофессионального танкового многабукаф'ья вдруг отыщется что-то годное.

В тему одновременно и танков, и дня (или дней) в целом - стихи от прекрасного и честного военкора великой эпохи👇🏻

Вот здесь он шёл. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.

Но под рукою не было врача,
И он привстал, от хромоты страдая,
Разбитое железо волоча,
На раненую ногу припадая.

Вот здесь он, всё ломая, как таран,
Кругами полз по собственному следу
И рухнул, обессилевший от ран,
Купив пехоте трудную победу.

Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Пришли ещё дымящиеся танки
И сообща решили в глубь земли
Зарыть его железные останки.

Он словно не закапывать просил,
Ещё сквозь сон он видел бой вчерашний,
Он упирался, он что было сил
Ещё грозил своей разбитой башней.

Чтоб видно было далеко окрест,
Мы холм над ним насыпали могильный,
Прибив звезду фанерную на шест —
Над полем боя памятник посильный.

Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тёсаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми;

Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных,
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.

На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.

(c) Константин Симонов
Танк, 1939

...Майор, который командовал танковыми частями
в сраженье у плоскогорья Баин-Цаган,
сейчас в Москве, на Тверской, с женщиной и друзьями
сидит за стеклянным столиком и пьёт коньяк и нарзан.

А трудно было представить себе это кафе на площади,
стеклянный столик, друзей, шипучую воду со льдом,
когда за треснувшим триплексом метались баргутские лошади
и прямо под танк бросался смертник с бамбуковым шестом.

Вода… В ней мелкие пузырьки. Дайте льду ещё! Похолодней!
А тогда — хотя бы пригоршню болотной, в грязи, в иле!
От жары шипела броня. Он слыхал, как сверху по ней
гремит бутылка с горящим бензином, сейчас соскользнет. Или…

Что или? Ночная Тверская тихо шуршит в огне...
Поворот рычага — соскользнула! Ты сидишь за столом, с друзьями.
А сосед не успел. Ты недавно ездил в Пензу к его жене,
отвозил ей часы и письма с обугленными краями...

(c) Константин Симонов
Далеко на Востоке (отрывок), 1939-1941